Наряду с упомянутой выше опасностью быть утянутыми на дно морское звоном колоколов зачарованного города, всех энтузиастов, пожелавших разгадать загадку этой «Атлантиды Балтики», подстерегают и опасности иного рода. Сказание о Винете произведение фольклора, народного творчества, изначально устного, и лишь впоследствии записанного на пергамене или бумаге, а, следовательно, не точное и детальное отражение реальности, но лишь слабый отблеск обстоятельств и событий имевших (или не имевших) место в действительности. Вопреки всем утверждениям энтузиастов-дилетантов охотно ссылающихся на пример такого же энтузиаста-дилетанта Генриха Шлимана, умудрившегося, вопреки насмешкам скептиков, откопать руины легендарной Трои лишь благодаря своей слепой вере в точность и подлинность всего, описанного Гомером в «Илиаде», подобные легендарные источники не следует принимать безоговорочно на веру. Гомеровская (а не реальная) Троя, платоновская Атлантида, как и золотые маковки Винеты, не были (и вряд ли будут) найдены в том виде, в каком они дошли до нас в сказаниях. Являющихся свидетельствами фантастического мироощущения наших пращуров, их представлений о мире, но ни в коей мере не совершенно надежными путевыми указателями, и уж тем более не достоверными источниками исторических знаний. Хотя это ни в коей мере не исключает наличия в них «зернышка исторической правды», добраться до которого всегда хочется попытаться, снимая наслоения времен, очищая его от налипшей за столетия, если не дольше, «шелухи».
Затонувшая Винета (глазами современного художника)
Так, вероятнее всего, упоминание Венедига-Венеции в приведенной нами выше редакции легенды о Винете, связано не только и не столько со склонностью ее рассказчика (или, вернее, пересказчика) к романтике, сколько со знанием им исторических процессов. Ведь, как известно, в свое время часть территории, простирающейся между областями расселения германцев и славян, была заселена племенами, принадлежащими (вопреки мнению Виктора Борисовича Шкловского человека весьма необычной судьбы, богатой разного рода драматическими событиями, и причудливой, словно полет летучей мыши, одного из любимых писателей нашего детства и современных ему ученых, на которых он ссылается) к иллирийской[8] языковой семье так называемыми венетами. Названия областей или городов вроде Венетия или Венеция суть часть языкового наследия этих иллирийских племен (фигурирующих в сочинениях Страбона, Тита Ливия и других античных авторов), название которых было лишь впоследствии, после переселения венетов из Прибалтики на юг, к теплому Внутреннему морю (именуемому нами Средиземным), перенесено германцами на своих славянских соседей, занявших области, освободившиеся после ухода венетов. Память о характерном этнониме «венеты» оказалась, таким образом, сохраненной в старонемецком названии «винды» или «венды», данном немцами поморским и полабским (то есть жившим на реке Лабе, или по-немецки Эльбе) славянским племенам, а также южным славянам словенцам[9]. И потому не удивительно, что, по созвучию названий, венетов стали считать основателями Винеты. Так, скажем, зарабатывавший пером себе на хлеб при дворе герцога Померании-Вольгаста[10] канцелярист Томас Канцов (или Кантцов), писал в XVI веке (как, впрочем, многие другие до и после него):
Затонувшая Винета (глазами современного художника)
Так, вероятнее всего, упоминание Венедига-Венеции в приведенной нами выше редакции легенды о Винете, связано не только и не столько со склонностью ее рассказчика (или, вернее, пересказчика) к романтике, сколько со знанием им исторических процессов. Ведь, как известно, в свое время часть территории, простирающейся между областями расселения германцев и славян, была заселена племенами, принадлежащими (вопреки мнению Виктора Борисовича Шкловского человека весьма необычной судьбы, богатой разного рода драматическими событиями, и причудливой, словно полет летучей мыши, одного из любимых писателей нашего детства и современных ему ученых, на которых он ссылается) к иллирийской[8] языковой семье так называемыми венетами. Названия областей или городов вроде Венетия или Венеция суть часть языкового наследия этих иллирийских племен (фигурирующих в сочинениях Страбона, Тита Ливия и других античных авторов), название которых было лишь впоследствии, после переселения венетов из Прибалтики на юг, к теплому Внутреннему морю (именуемому нами Средиземным), перенесено германцами на своих славянских соседей, занявших области, освободившиеся после ухода венетов. Память о характерном этнониме «венеты» оказалась, таким образом, сохраненной в старонемецком названии «винды» или «венды», данном немцами поморским и полабским (то есть жившим на реке Лабе, или по-немецки Эльбе) славянским племенам, а также южным славянам словенцам[9]. И потому не удивительно, что, по созвучию названий, венетов стали считать основателями Винеты. Так, скажем, зарабатывавший пером себе на хлеб при дворе герцога Померании-Вольгаста[10] канцелярист Томас Канцов (или Кантцов), писал в XVI веке (как, впрочем, многие другие до и после него):