Я начал рассказывать заранее обговорённую историю о том, как с друзьями гулял в парке Кузьминки. Из парка мы поехали на метро до своей станции, а оттуда на автобусе до района, где и были задержаны. Опер не торопился записывать.
Ну что, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому! сказал он, и все трое двинулись в мою сторону. Как потом выяснилось, один из подельников сказал, что из Кузьминок мы шли пешком, а другой, что сразу доехали на автобусе. Идиоты.
Втроём опера завалили меня на стол, и самый здоровый боров весом от ста килограмм, сел мне на спину. После того как он укрепился у меня на спине своей жирной задницей, мне начали отбивать почки. Временами опера сменяли друг друга, нанося мне удары в разные части тела, стараясь попадать по органам. В соседнем кабинете орал от боли Шульцген, которого били дверью. Били с небольшими паузами, во время которых снова сажали на стул и требовали признание. В ответ на отказ пытки возобновляли. В один из таких моментов, когда я «отдыхал» на стуле, в кабинет ворвался мужчина кавказской внешности, как потом выяснилось, начальник оперчасти.
Что, бандиты? вопросил он.
Получив от оперов утвердительный ответ, он нанёс мне удар ногой в лицо, от которого я слетел со стула, и ретировался из кабинета.
Били нас всю ночь. Часам к шести утра мне принесли показания подельников с полным раскладом5, помимо которого они ещё приписали на себя такие детали, каких на самом деле и не было. Я понял, что всё потеряно, и пошёл в сознанку6.
Делюга
В день ареста мне нужно было получить пособие по безработице. Будучи несовершеннолетним, я бросил учёбу и почти не работал. В груди горел огонь, и в силу возраста я не видел другого пути борьбы с творившейся вокруг, на мой взгляд, несправедливостью, кроме старого доброго уличного насилия.
Первая половина двухтысячных годов дух постперестроечного поколения рабочих окраин. Пособия по безработице, бритые наголо головы, куртки-бомберы7, высокие ботинки со стальными носами, размалёванные девушки-панкушки, тусовки, пьянки, драки. Но в то же время желание сделать мир и страну лучше, ненависть ко всем, кто наносит ей вред.
Мы с Саньком, который тоже не учился, поехали с утра в банк за выплатой пособия. Получив деньги, решили выпить и вернуться обратно на район. Там встретились с Шульцгеном и выдвинулись в шарагу8, в которой ранее учился и я , и Саня, чтобы выцепить там знакомых и пойти тусить дальше. Так как мы уже поддали алкоголя, да и не слабо, я неоднократно говорил, что идём до шараги спокойно и ни на кого не прыгаем9. У меня были обоснованные подозрения, что за нами установлена слежка. Но Сане всегда срывало крышу по синьке. Вдали, мимо мусорных баков шло «тело» из тех самых лиц, к которым мы не питали особой любви. Саня сорвался с места и побежал в его сторону.
Стой! заорал я, но он меня уже не слышал.
Подбежав к терпиле10, Саня нанёс ему несколько ударов в лицо и, схватив с помойки доску, сломал её тому о спину. Терпила завизжал и бросился бежать, Саня за ним.
Так как среди друзей были негласные правила единства, солидарности и взаимопомощи, то нам уже не оставалось ничего делать, как побежать за другом. «Тело» забежало в подвал, Саня за ним. Мы с Шульцгеном, добежав до подвала, спустились следом. На входе я взял в руки черенок от лопаты, так как не знал, что ожидает нас внизу. Шульцген последовал моему примеру. Спустившись в подвал, мы увидели терпилу, на которого прыгнул Саня, сидевшего за столом около входа, и ещё одного парня, стоящего поодаль с чем-то в руках, с чем именно, разглядеть было невозможно: царил полумрак. Саня стоял рядом с ними и яростно о чём-то рамсил11. Я решил не терять времени зря, перехватил черенок поудобнее и понёсся вперёд с боевым кличем.
Вскоре всё было закончено. Один из потерпевших лежал в луже крови на полу без сознания. Терпилу, сидевшего за столом, я почти не трогал. Именно он потом опознал меня в ОВД. Ещё один их товарищ, крупного телосложения здоровяк, забился под кровать в соседней комнате, спрятавшись от нас. Ни я, ни Саня, его не заметили, а Шульцген видел, но ничего нам не сказал. Шульцген, надо заметить, в отличии от меня и Санька, не трогал вообще никого, лишь стоял на входе с черенком и смотрел, чтобы никто из жертв не убежал. В показаниях, которые мне принесли опера, он через пытки оговорил себя, как и Санёк, заявивший, что удары терпилам наносили все. Лишь в моих показаниях была указана правда.
После избиения мы, выйдя из подвала, заперли потерпевших на замок и ушли. Через несколько часов нас задержали.
Журналисты
После дачи показаний нас повели в обезьянник. Он представлял из себя помимо клетки, в которой томился какой-то алкоголик, несколько камер, на полу которых был постелен твёрдый настил. Сотрудники после очередного обыска забрали шнурки, зажигалку, деньги, сигареты, нательный крестик12 и «железный крест», который я носил рядом с ним на шее. Завели всех в разные камеры.
Ложиться на настил в камере, где, видимо, неоднократно отдыхали бомжи и другие асоциальные элементы, мне не хотелось, поэтому я ограничился тем, что присел на него. Всё тело болело от ночных пыток. Сам не заметил, как задремал сидя, упёршись головой в колени, а к одиннадцати утра уже разбудили.