Джек Лондон
Сын волка. Дети мороза. Игра (сборник)
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2008, 2011
Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства
Сын Волка
Белое Безмолвие
Кармен не протянет, пожалуй, и пары дней. Мэсон выплюнул ледышку и с сожалением посмотрел на собаку. Потом снова взял ее лапу в рот, продолжая обкусывать намерзший между пальцами лед.
Никогда, знаешь, я не видел, чтобы собака с благородным именем была на что-нибудь годна!.. сказал он, кончая работу и отбрасывая животное в сторону. Они все какие-то чахлые и дохнут от излишней ответственности. Разве заболевают собаки с простенькими именами вроде Кассияр, Сиваш или Хески? Вот, посмотри на Шукума, он
Тррах! Скелетообразный зверь сделал страшный прыжок, и его белые зубы промелькнули у самой глотки Мэсона.
А-а, чтоб тебя Затрещина по уху, удар кнута и животное уже лежало в снегу, слабо взвизгивая, а желтая пена бежала у него изо рта.
Так вот, я говорю: Шукум сам-то он как будто еле волочит ноги, а увидишь, он съест эту Кармен. Не пройдет и недели, как съест.
A y меня предложение как раз обратное, отвечал Мельмут Кид, поворачивая замерзший хлеб, поставленный к огню. Давайте-ка съедим лучше Шукума, пока он еще чего-нибудь не предпринял. Что ты скажешь на это, Руфь?
Индианка поставила чай на обломок льда и перевела глаза с Мельмут Кида на мужа и потом на собак. Она не сказала ничего. Все это было настолько банально, что и говорить не стоило. Впереди двести миль непрерывного пути с жалким шестидневным запасом для них самих, а для собак ничего. А другого выхода нет. Двое мужчин и женщина сгрудились у огня и принялись за еду. Собаки лежали в упряжи это была дневная передышка и с жадностью следили за каждым проглатываемым куском.
Сегодня последний завтрак, больше не будет, заметил Мельмут Кид. И я вам скажу, держите ухо востро с собаками, они становятся подозрительными. Что им стоит, в самом деле, при удобном случае перервать кому-нибудь глотку?
А я был когда-то председателем в Эйварее и преподавал в воскресной школе!.. Выпалив это, Мэсон погрузился в задумчивое созерцание своих дымящихся мокасинов и очнулся только тогда, когда Руфь поставила перед ним кружку чая. Вот хорошо, что у нас еще есть кирпичный чай! А я ведь видел, как он растет, там, в Теннесси. Что бы я дал сейчас за горячий кусок пирога! Не беда, Руфь: больше ты голодать не будешь. И мокасинов носить тоже не будешь.
Женщина вся засветилась при этих словах, и в глазах ее заструилась и поплыла большая любовь к белому господину первому белому человеку, какого она знала, и первому человеку вообще, который относился к ней женщине несколько лучше, чем к вьючному животному.
Да, Руфь, продолжал ее муж, переходя на тот невообразимый жаргон, на котором они только и могли объясняться между собою. Погоди только, пока мы это все обделаем! Мы отправимся тогда По Ту Сторону. Мы возьмем лодку Белого Человека и поедем на Большую Соленую Воду. Да, скверная вода, тяжелая вода целые горы вверх и вниз, вверх и вниз, все время. И такая большущая, и такая длинная Очень далеко. Ты десять раз ляжешь спать, и двадцать раз ляжешь спать, и сорок раз ляжешь спать (для наглядности он подсчитывал по пальцам). И все время вода, скверная вода. А потом мы приезжаем в большую деревню. Народу тьма вот как москитов в прошлое лето. А вигвамы о, какие высокие вигвамы десять елок, двадцать елок Ха-йу?
Он беспомощно остановился, бросив умоляющий взгляд на Мельмут Кида. Потом на языке знаков добросовестно подытожил двадцать елок точка в точку. Мельмут Кид улыбался несколько насмешливо, а у Руфи глаза стали совсем широкие от изумления и удовольствия. Ей показалось даже, что он шутит, и такая снисходительность особенно радовала ее бедное женское сердце.
А потом ты влезаешь, ну, в коробку и поехала! Для иллюстрации он подбросил кверху свою пустую кружку и, ловко поймав ее, продолжал: Пфф! Приехала вниз! О великие ученые люди! Ты едешь в Форт-Юкон, я еду в Северный Город двадцать пять ночей и длинный шнурок между ними, все время шнурок. Я беру шнурок и говорю: «Алло, Руфь! Как вы там поживаете?», а ты мне: «Это мой милый муж?» А я отвечаю: «Да». А ты говоришь: «Не могу испечь хлеба, соды нет». А я тебе: «Посмотри-ка в шкафчике, под мукой». А потом «до свиданья». Ты смотришь в шкафчик и находишь массу соды. И все время ты в Форт-Юконе, я в Северном Городе!
Руфь была настолько бесхитростно восхищена этой волшебной историей, что оба мужчины расхохотались. Собачий рев сразу оборвал все чудеса По Ту Сторону, и пока удалось разнять визжащих и рычащих псов, женщина снарядила сани и все было готово к отъезду.
Пшли! Черти! Хи-и! Пшли же! Масон заработал кнутом, и когда собаки налегли, он сам сдвинул упряжку, подпирая ее шестом. Руфь последовала со второй упряжкой, оставляя с последней Мельмут Кида, который помог ей сдвинуться. Сильный и грубый, способный свалить быка ударом кулака, Мельмут Кид не мог привыкнуть бить измученных собак и всячески старался ободрять их, что погонщики делают весьма редко. Он даже чуть не плакал