Это всё приходит на ум по дороге, в автобусе, который и доставляет меня на свою конечную остановку «13 психиатрическая больница». «Слезайте, граждане, приехали, конец» И, хоть не бродит здесь «Запад, гидов теребя», но место посещаемое. Персонал, обслуга, посетители, да и бывшие пациенты Один такой приходил недавно, дождался пока врач его лечивший покинет сию юдоль скорби, да и отмудохал на славу! А заступы здесь не дождёшься. Высокий забор, проходная, да пустая улица через заснеженные поля. Внутри проходной располагается старый вахтёр, годный лишь на отсев посетителей, идущих во внеурочное время и не имеющих для него рублёвки в кармане. Так что теперь доктор следует древнегреческому изречению. «Врачу! Исцелися сам!» Так сказать, производственная травма! Я сам тоже не так давно ходил с приличным фонарём под глазом. Как сегодня, приехал на работу, вошел в больничку на второй этаж да дверь в отделение открыл своим ключём. И тут же получил удар в лицо, да ещё какой. Выпав в коридор, я вскочил на ноги и, благо дверь не захлопнулась, ударом ноги с размаху заставил её распахнуться. Результат превзошёл все мои ожидания. Филёнка двери шибанула напавшего на меня злоумышленника в лобешник, чего тот вовсе и не ожидал. Теперь уже он, как Зощенковский инвалид Гаврилыч, которого огрели в коммунальнгой драке собственной деревянной ногой, лежал и «скучал!» Ну оттащили в палату, ну «зафиксировали», что бланш мой меньше стал? Да никоим образом. Держался недели две. Перед людьми просто не удобно было! Воспоминания, воспоминаниями, а я уже к двери отделения подошёл. Шиш меня теперь встретишь внезапным ударом! Резко открываю, дверь уходит направо, а сам я по стеночке налево. А потом закрываю дверь.
Утро. Больные позавтракали. Стерильные шприцы мне оставила предыдущая сменя. Я сегодня заступил на сутки, с девяти до девяти. В маленькой раздевалке оставляю пиджак и надеваю халат. Рабочий день начался. Всё идёт по заведённому порядку. Сейчас будет врачебный обход, и больные потянулись по палатам. Моё место в процедурной, где я и делаю инъекции, раскладываю и раздаю таблетки. По дороге здороваюсь с двумя девушками. Это постовые сёстры. Отделение и все его 96 пациентов делятся на две группы. Сестрички со своей половиной отделения и работают. Дел у них хватает. Многие больные не могут сами есть и их надо кормить, да надзор за шибко активными, измерение температуры, снятие всяческих проблем между больными, выводы на прогулку, раздача пищи в столовой и многое другое. Они же помогают в палате, где больных «лечат» инсулином. Когда человек приходит в себя, его надо срочно накормить. И это тоже их обязанность. У надзорной палаты сидит Алексеич, так его по отчеству и зовут. Патриарх русской психиатрии! По дурдомам разным и колониям-поселениям, вроде «Белых столбов» и «Медного» проработал человек с послевоенных времён. Опыт огромнейший. Всегда в тёмных брюках, сорочка, галстук. На шее полотенце. И вовсе не в гигиенических целях. Если кто нибудь в его палате внезапно возбудится, то вязать его Алексеич будет именно этими полотенцем. Наш санитар тем и славится, что отлично берёт «на хомут» и связывает любого посягателя на тишину и покой надзорной палаты. Работник отличнейший. После 6 часой вечера, мы с ним и будем дорабатывать смену уже вдвоём до утра. Но есть у него и страстишка. Вечером завалится в ванную комнату и выхлебает порцию какого-либо «сучка». Правда мастерство не пропивает, допьяна не напивается, к утру опять трезв совершенно! Пьян да умён, два угодья в ём! Прошёл Алексеич войну от 1942 до 1945 года, награждён двумя солдатскими орденами Славы, значит, воевал достойно. Да вот ранен был в конце войны и почти полтора года провалялся в госпиталях. Жена ушла, детей не было, профессии никакой, устроился санитаром в психушку. И задержался Теперь жизнь позади, ни спешить, ни остановится Про войну вспоминать Алексеич не любит. Что он с наградами я узнал только потому, что случайно увидел его военную фотографию на стенде участников войны. Незаметно приближается вечер. Самое тягомотное время впереди. После ужина я в отделении один на 96 психов. Ну и старый солдат продолжает находиться на своём посту. Сижу в коридоре, смотрю за больными. Старая сволочь Чибисов исподтишка щиплет абсолютно беззащитного олигофрена Мотю Шнейдер-Аккермана. Причём, сам щиплет, сам делает вид, что ему больно, и сам же ругает Мотю словами не хорошими. Мол, вот жидёнок! До чего обнаглел, нападает в присутствиии всего отделения на почтенного человека. Наголо подстриженный, шарообразный Мотя только робко пробует убежать, но Чибисов, держа его одной рукой, другой щиплет, как сказал бы дед Щукарь «до болятки!» Подхожу и вырываю несчастного из рук садиста. Случайно наступаю Чибисову на ногу, и так же случайно толкаю его в грудь. Блин! Упал почему то! Устал, наверное, на ногах не стоит. Ко мне подходит Володя Чернов. Это глубоко ушедший в себя человек, причем он не просто ушёл, а ещё и заблудился, видать. Потому что вернуться из своего мира ну никак не может. У него есть подпольная кличка «Сталин», данная им самому себе. И ещё иногда он поет, да как поёт! Очень сильный тенор, а репертуар состоит из русских и украинских народных песен. Володя решил поделиться со мной со мной известными ему тайнами. Очень тихо, прям таки в конспиративной манере, говорит: «Хорошо тому живётся у кого одна нога. И ботинок мало рвётся и парточина одна». И принимается хохотать. Я его восторга не разделяю и прошу говорить и вести себя потише, поскольку многие смотрят телевизор, а мы им мешаем. Ко мне подходит Витя-татарин, отбывающий принудительное лечение, назначенное ему судом, вместо статьи за хулиганство и срока. Сколько я понимаю, здоров мужик абсолютно. Работая мясником в магазине, Витя крепко отлупил заведующего за то, что тот, с его слов, приставал к жене, зашедшей после работы забрать подпитого мужа. Жена действительно наличествует, красавица, как ни посмотри. Эдакий восточный тип, да она и есть татарка. Витя просит меня разрешить жене зайти в отделение и уединиться с ним в кабинете врачей. Как мужик мужика я его понимаю. Сам служил в отдалённых от представительниц прекрасного пола местах! Заходим в кабинет, Витя звонит домой и вскоре жена приезжает. Мне предлагается десятка, но от больных я денег не беру. Оно спокойнее без такого панибратства. Решить вопрос, решай! Я тебя понимаю. Но меня не пачкай. Через часок я супругу выпроваживаю. А то очередь сбежится! Шутка! Помните старый анекдот? Вопрос: «Можно ли любить женщину посреди людной улицы?» Ответ: «Нельзя, поскольку соберётся толпа и все будут давать советы!» Но мне здесь и сейчас ближе другой анекдот. В сумасшедшем доме врач при обходе видит, что несколько больных положили херы в таз с водой и расположились вокруг. А на его вопрос, что собственно они делают, отвечают, «Мы медицинскую сестру изнасиловали и концы в воду!» Сексуально озабоченных здесь хватает, пациенты самые разные, на многое способные. Не зря ведь наше отделение называется «острым», а это синоним слова «буйное». Иные и друг другом могут не побрезговать. «Я сегодня очень очень сексуально озабочен» девиз некоторых «Лучше нет влагалища, чем ноздря товарища». Ну и прочие отверстия! Подхожу к Алексеичу на предмет отпустить его минут на пять, десять по необходимости. «Миш, слышал новые стихи?» «Товарищ, верь придёт она на водку старая цена, и на закуску будет скидка, ведь полетел к херам Никитка!» Я этого пока не слышал, поэтому отвечаю тоже стихами, «Прошла весна, проходит лето. Спасибо партии за это». Смеёмся! А Никита то действительно вылетел к херовой маме! Делов наделал, всей страной как после войны восстанавливаться. И на пенсию. В связи с волюнтаризмом, догматизмом и начётничеством. А его бы надо было к стенке прислонить. Очевидно, новое руководство просто не хочет прецедента создавать. Мало ли как оно в дальнейшем обернётся