Давай выкладывай, сказал он, что тебя точит, о чем кручина у молодца? Я же вижу, от меня же не укроется
Нехорошо было, что Сиротин рассказывал о таких вещах, которые наука выживания велит держать при себе, но майор Светлооков его тут же понял и посочувствовал.
Ничего, ничего, сказал он без улыбки, тряхнув энергично своими льняными прядями, забрасывая их подальше назад, это мы понимать умеем, всю эту мистику. Все суеверию подвержены, не ты один, командующий наш тоже. И скажу тебе по секрету: не такой он заговоренный. Он про это вспоминать не любит и нашивок за ранения не носит, а было у него по дурости в сорок первом, под Солнечногорском. Хорошо отоварился восемь пуль в живот. А ты и не знал? И ординарец не рассказывал? Который, между прочим, при сем присутствовал. Я думал, у вас все нараспашку Ну, наверно, запретил ему Фотий Иванович рассказывать. И мы тоже про это не будем сплетничать, верно?.. Слушай-ка, он вдруг покосился на Сиротина веселым и пронзающим взглядом, а может, ты мне тово дурочку валяешь? А главное про Фотия Иваныча не говоришь, утаиваешь?
Чего мне утаивать?
Странностей за ним не наблюдаешь в последнее время? Учти, кой-кто уже замечает. А ты ничего?
Сиротин подернул плечом, что могло значить и «не замечал», и «не моего ума дело», однако неясную еще опасность, касающуюся генерала, он уловил, и первым его внутренним движением было отстраниться, хотя б на миг, чтоб только понять, что могло грозить ему самому. Майор Светлооков смотрел на него пристально, взгляд его голубых пронзительных глаз нелегко было выдержать. Похоже, он разгадал смятение Сиротина и этим строгим взглядом возвращал его на место, которого обязан был держаться человек, состоящий в свите командующего, место преданного слуги, верящего хозяину беспредельно.
Ничего, ничего, сказал он без улыбки, тряхнув энергично своими льняными прядями, забрасывая их подальше назад, это мы понимать умеем, всю эту мистику. Все суеверию подвержены, не ты один, командующий наш тоже. И скажу тебе по секрету: не такой он заговоренный. Он про это вспоминать не любит и нашивок за ранения не носит, а было у него по дурости в сорок первом, под Солнечногорском. Хорошо отоварился восемь пуль в живот. А ты и не знал? И ординарец не рассказывал? Который, между прочим, при сем присутствовал. Я думал, у вас все нараспашку Ну, наверно, запретил ему Фотий Иванович рассказывать. И мы тоже про это не будем сплетничать, верно?.. Слушай-ка, он вдруг покосился на Сиротина веселым и пронзающим взглядом, а может, ты мне тово дурочку валяешь? А главное про Фотия Иваныча не говоришь, утаиваешь?
Чего мне утаивать?
Странностей за ним не наблюдаешь в последнее время? Учти, кой-кто уже замечает. А ты ничего?
Сиротин подернул плечом, что могло значить и «не замечал», и «не моего ума дело», однако неясную еще опасность, касающуюся генерала, он уловил, и первым его внутренним движением было отстраниться, хотя б на миг, чтоб только понять, что могло грозить ему самому. Майор Светлооков смотрел на него пристально, взгляд его голубых пронзительных глаз нелегко было выдержать. Похоже, он разгадал смятение Сиротина и этим строгим взглядом возвращал его на место, которого обязан был держаться человек, состоящий в свите командующего, место преданного слуги, верящего хозяину беспредельно.
Сомнения, подозрения, всякие мерихлюндии ты мне не выкладывай, сказал майор твердо. Только факты. Есть они ты обязан сигнализировать. Командующий большой человек, заслуженный, ценный, тем более мы обязаны все наши малые силы напрячь, поддержать его, если в чем-то он пошатнулся. Может, устал он. Может, ему сейчас особое душевное внимание требуется. Он ведь с просьбой не обратится, а мы не заметим, упустим момент, потом локти будем кусать. Мы ведь за каждого человека в армии отвечаем, а уж за командующего что и говорить
Кто были «мы», отвечающие за каждого человека в армии, он ли с майором или же весь армейский Смерш, в глазах которого генерал в чем-то «пошатнулся», этого Сиротин не понял, а спросить почему-то не решался. Ему вспомнилось вдруг, что и дружок из автороты штаба тоже эти слова обронил: «пошатнулся малость», так он, стало быть, не звон отдаленный слышал, а прямо-таки гудение земли. Похоже, генеральское пошатновение, хоть ничем еще не проявленное, уже и не новостью было для некоторых, и вот из-за чего и вызвал его к себе майор Светлооков. Разговор их становился все более затягивающим куда-то, во что-то неприятное, и смутно подумалось, что он, Сиротин, уже совершил малый шажок к предательству, согласившись прийти сюда «посплетничать».
Из глубины леса тянуло предвечерней влажной прохладой, и с нею вкрадчиво сливался вездесущий приторный смрад. Чертовы похоронщики, подумал Сиротин, своих-то подбирают, а немцев им лень, придется генералу доложить, даст он им прикурить. Неохота было свежих подобрать теперь носы затыкайте
Ты мне вот что скажи, спросил майор Светлооков, как он, по-твоему, к смерти относится?
Сиротин поднял к нему удивленный взгляд:
Как все мы, грешные
Не знаешь, сказал майор строго. Я вот почему спрашиваю. Сейчас предельно остро ставится вопрос о сохранении командных кадров. Специальное указание Ставки есть, и Верховный подчеркивал неоднократно, чтоб командующие себя не подвергали риску. Слава богу, не сорок первый год, научились реки форсировать, личное присутствие командующего на переправе ни к чему. Зачем ему было под обстрелом на пароме переправляться? Может, сознательно себя не бережет? С отчаяния какого-нибудь, со страху, что не справится с операцией? А может, и тово ну, свих небольшой? Оно и понятно до некоторой степени операция оч-чень все-таки сложная!..