— Может быть, и нет, и наверняка не все люди пригодны к работе с рапирой или другим холодным оружием. Я-то знаю, что здесь многое надо помнить.
— Это сложнее, чем я думал, — согласился Мэтью.
— К несчастью, мы только ковырнули самый поверхностный слой этих сложностей. — Грейтхауз повесил обе рапиры на место, наклонился к полу и взял коричневую бутылочку. Открыв, он протянул ее Мэтью:
— На, глотни.
Мэтью ощутил запах спиртного куда раньше, чем бутылка оказалась вблизи его носа, но все равно приложился долгим глотком. Когда он вернул бренди, глаза у него заслезились.
— Спасибо.
Грейтхауз выпил, заткнул бутылку и снова взял в рот трубку.
— Шахматы ж тоже сложная вещь?
— Да. То есть поначалу. Пока не разберешься, что какая фигура может.
— Вот так же и с рапирой, только стремишься не заматовать короля и защититься от мата сам, а убить человека и не дать убить себя. Фехтование вот в чем подобно шахматам: и там, и там ты озабочен занятием обороноспособной позиции. Одинаково важны наступление и отступление — в шахматах это атака и защита. Ты должен все время думать над следующим ходом, следующим блоком, следующим выпадом. Ты должен иметь план, ты должен перехватить инициативу у своего противника. — Грейтхауз выпустил струйку дыма, оттопырив нижнюю губу. — Давай я тебя спрошу: сколько у тебя ушло, чтобы научиться играть в шахматы?
— Я думаю… много лет. Я все еще делаю больше ошибок, чем мне хотелось бы, но я научился исправлять их последствия.
— Вот то же и в фехтовании. — Грейтхауз поднял голову. — Я не жду, что ты станешь мастером, но жду, что ты научишься узнавать ошибку и исправлять ее последствия. Это даст тебе шанс прожить достаточно, чтобы вытащить пистолет и застрелить противника.
Мэтью не сразу понял, что Грейтхауз шутит, хотя выражение его лица осталось абсолютно серьезным.
— Будь здесь в субботу в девять утра, — велел Грейтхауз. — Проведешь здесь целый день. В буквальном смысле здесь — в этом сарае. Продолжим уроки фехтования и еще добавим к ним заряжание и стрельбу из пистолета. А также применение кулака на близком расстоянии.
Отличный способ провести субботу, подумал Мэтью.
— А пращи для чего?
— Для белок, — ответил Грейтхауз. — Я их жарю с картошкой и перцами. — Он затянулся трубкой, выпустил клуб дыма, потом ладонью выбил остатки пепла. — Твое обучение будет включать не только физические тренировки. Я хочу знать, например, как ты умеешь читать карту и ходить по ней. Или сам рисовать карту по словесному описанию местности. Я хочу знать, насколько хорошо ты умеешь вспомнить описание чьей-нибудь внешности, и хочу видеть, как ты обращаешься с лошадью чуть более горячей, чем та кляча в конюшне. — Теперь он едва заметно улыбнулся, увидев тоскливое выражение на лице у Мэтью. — Как сказала миссис Герральд, тебе никогда ничего не попадалось такого, с чем ты не мог бы справиться. И пусть тебя утешает, что ты — первый выбранный нами новичок. Будут со временем и другие. Мы сейчас присматриваемся к одному в Бостоне и еще двоим здесь, в Нью-Йорке.
— Правда? И кто это?
— Если бы я тебе сказал, это перестало бы быть тайной, а миссис Герральд пока что велела мне ее хранить.
— Ладно, — согласился Мэтью, но воображение уже работало, прокручивая, кто бы это мог быть. Но одно он еще должен был спросить: — А сама миссис Герральд?
— Что тебя интересует?
— Ее история. Она мне сказала, что агентство основал ее муж. Что с ним сталось?
Грейтхауз начал было отвечать, но вроде бы спохватился.