Он подвинул их обратно, чтобы лучше видеть пораженное ужасом лицо Мэтью:
— Я сделал то, что ты просил! — ответил он. — Вычистил для тебя этот сарай!
— И все сожгли? — Последнее слово он едва не выкрикнул. — Ты спятил?
— А что еще мне было делать с этим мусором? Нет, детали пресса и типографскую краску я оставил, конечно, но все остальное — только сжечь. Боже мой, Мэтью, у тебя просто больной вид!
Мэтью качнулся, шагнул, шатаясь, назад, чуть не сел с размаху — но если он сейчас ушибет себе и второе, то его тогда только в тачку сажать и везти в общественную больницу на Кинг-стрит.
— Мэтью! — бросилась к нему Берри в растрепанных рыжих кудрях, с черными мазками на лбу и на подбородке. Синие глаза смотрели тревожно. — Что с тобой?
— Сгорел, — только и мог сказать он.
— Что сгорело?
— Он там лежал. В мишени. Внутри, я там спрятал. — Мэтью понимал, что лепечет, как ручеек, но ничего не мог с собой сделать. — Там, внутри. Там спрятал.
— Кажется, он пьян! — заметил Григсби, прибивая кусок пылающей мешковины, вылетевшей из ярости огня.
— Важное, очень важное, — лепетал Мэтью, будто снова под действием Чепелова зелья. В глазах все расплывалось и покачивалось. — Так важно было хранить, и сгорело.
— Да что хранить? — спросил Григсби. — Ты что, недоволен тем, что я для тебя сделал?
Берри отложила грабли и взяла Мэтью за руку.
— А ну, остынь! — велела она голосом резким, как пощечина. Он заморгал, уставился на нее, полуоткрыв рот, ощущая на языке вкус пепла. — Пойдем, — велела Берри и уже мягче потянула его к дому печатника.
— Я ж там все вычистил! — крикнул им вслед Григсби. — Дорожку положил на полу и новый стол поставил! Да, и слесарь приходил утром! Твой старый замок заело!
В кухне Берри посадила Мэтью у стола и налила ему воды. Он смотрел на чашку, не понимая, пока девушка не вложила чашку ему в руку и не прижала к ней его пальцы.
— Пей, — велела она, и он послушался, как оглушенный олух.
— Так что с тобой стряслось? — спросила она, когда он поставил чашку.
Он замотал головой, не в силах сказать. Кусочек мозаики, который мог оказаться ключевым элементом картины, превратился в пепел и дым. И незнание тайны, раскрытия которой хотел от него Маскер, было невыносимо. Он сидел, тупо глядя в чашку с водой, потом заметил, что Берри в комнате нет — но тут половицы заскрипели под ее шагами, все ближе и ближе.
Она остановилась у него за спиной, и вдруг с резким шлепком перед ним на стол лег предмет, спасенный от огненной смерти.
— Я вчера помогала деду вытаскивать мусор, — сказала она. — А мне нужна была солома для матраса. Зачерпнула одну горсть, потом другую — и в ней было вот это.
Мэтью протянул руку, потрогал блокнот с золотым тиснением — проверить, что это на самом деле. Он проглотил слюну. Мысли все еще ходили ходуном, и он ляпнул первое, что пришло ему в голову:
— До чего же мне повезло.
— Да, — согласилась Берри спокойным голосом, — повезло тебе. — И добавила: — Я просмотрела, но деду не показывала. Увидела там твое имя.
Мэтью кивнул.
— Ты это там спрятал?
Снова кивок.
— Не хочешь мне рассказать почему?
Но Мэтью все еще колотила нервная дрожь. Он взял блокнот и открыл на загадочной странице. С первого же взгляда на список имен в глаза бросилось:
Это, предположил Мэтью, вполне может быть тот Сайлас, у которого маленькая привычка — и большой талант — проверять чужие карманы.