— Я не монстр, — продолжал Чепел, беря ножом кусок масла с серебряного блюдца и щедро намазывая бисквит. — Все эти мальчики — добровольцы. Никого здесь не заставляют оставаться, если ему не нравится. Сколько их здесь сейчас, Лоуренс?
— Девятнадцать, сэр. — Эванс пытался освободиться от рук, которые всерьез занялись пуговицами его штанов.
— Разных возрастов, от двенадцати и выше, — сообщил Чепел. — Живут в удобном доме возле виноградника. Когда им исполняется восемнадцать, они вольны уходить в мир, если хотят. Я получаю рабочие руки, Осли — свои деньги, и все хорошо в маленьком мирке Саймона Чепела. — Лицо его потемнело. — Было хорошо, пока не появился этот Маскер. И кто же он, черт побери, такой? Почему именно эти трое? Есть какие-нибудь гипотезы у кого-нибудь? — Седые брови приподнялись вверх. — У вас — есть?
Как-то не так он себя ведет, подумал Мэтью, отодвигая тарелку, складывая руки на столе. Что-то тут такое… неправильное. С чего бы Маскеру интересоваться мелким сговором Осли с Чепелом? Он вспомнил, что перед тем как Диппен Нэк спугнул Маскера, послышался шепот: «Эбен Осли про…»
Так это и есть конец фразы?
«Эбен Осли продавал воспитанников рабочими на виноградник? Слугами в дом и в сад?»
Какого вообще черта могло Маскера интересовать, что делал Осли со своими воспитанниками?
Нет, думал Мэтью. Что-то здесь не то.
— Вы мне тогда вот что скажите, — сказал Чепел, пододвигая к Мэтью экземпляр «Уховертки». Пальцем постучал по маленькой заметке. Мэтью увидел, что листок перевернут другой стороной, и палец Чепела показывает прямо на строчку: «Агентство „Герральд“. Решение проблем. Запросы посылать в гостиницу „Док-хаус-инн“.»
Глава тридцать шестая
— Этот печатник — ваш друг? — Чепел посмотрел на свой палец, увидел на нем мазок типографской краски и вытер салфеткой. — Вы знаете, кто ему это принес?
Мэтью вздрогнул, когда граф Дальгрен встал с кресла с полупустым бокалом в руке, прошел через всю комнату и свободной рукой вытащил клинок с выставки справа от камина. Лезвие взвизгнуло, выходя из ножен.
— Отвечайте. — Топазовые глаза Чепела не отрывались от лица Мэтью. Отражение оранжевых горящих свечей у него в очках создавали впечатление, будто пламенем горят сами глаза.
За спиной у Мэтью Дальгрен делал выпады и отражал атаки, сражаясь с призрачным противником. Мэтью не осмеливался обернуться, но слышал, как с шумом рассекает воздух клинок, свистя из стороны в сторону.
— Вы сами знаете людей из этого агентства, Мэтью? Вы их видели?
— Я… — Он понимал, что у него под ногами разверзлась яма, и только бы она не стала могилой, где будет он гнить, наполненный тараканами. Он тяжело сглотнул слюну, и в это время граф Дальгрен махнул лезвием по свече — обрубок перелетел Мэтью над головой и плюхнулся в дикий рис. — Я их…
Он не знал, что сейчас скажет, но не успел он и рта раскрыть, как вдруг пьяная женщина всей тяжестью свалилась ему на колени, выбив из него дух и чуть не заставив выложить на стол ломтики дыни, печеные яблоки, салат, грибной суп и всю вообще еду, что сложил он в банк своего пуза. Прыжок этой блудницы тут же был сопровожден атакой языка — на сей раз женского, — пропихивающегося Мэтью в рот, подобно речному угрю. Он попытался столкнуть ее с себя, но она прилипла прочно, обвивая Мэтью руками, а красное платье было почти у него под горлом. Еще немного и он задохнулся бы в нем, а тем временем граф Дальгрен, будто в кошмаре, вызванном несвежей треской, скакал по комнате, опрокидывая свечи.