— Я буду сломлен, если ее увижу, — прозвучал твердый ответ. — Шагнув в этот дом, я рискну всем, чему посвятил свою жизнь. Можете себе представить, как будут смотреть на меня семейства с Голден-хилл, если они узнают.
— Вы не можете сделать этого тайно?
— Я и так держу это в тайне от моей паствы. Ты же был в церкви, когда у меня случилась минута слабости? Еще одной тайны я не выдержу. И ни на что больше годиться не буду.
Мэтью сел на камень неподалеку от преподобного, но не лишком близко.
— Могу я спросить, как ваша дочь выбрала эту профессию?
— Она родилась непокорной. — Уэйд теперь глядел в глаза Мэтью, щеки его разрумянились, и Мэтью подумал, не наследственная ли это непокорность. — С ранних лет она наслаждалась непослушанием, бегала с мальчишками день и ночь. Что еще я могу сказать? Я не знаю — и никогда не знал — ее сердца полностью. — Он сидел, зажав свою бесформенную шляпу между колен, на виске у него билась жилка. — Грейс была у нас первой, на восемь лет старше Констанс. Между ними у нас родился мальчик, он умер. Хестер — да, так звали мою жену, — скончалась через несколько дней после рождения Констанс. Осложнение, сказал доктор, непредвиденное. И вот я остался с двумя дочерьми и без моей Хестер. Я старался. Честно старался. Мне помогала сестра, насколько могла, но после смерти Хестер… Грейс все больше и больше отбивалась от рук. В десять лет она бегала по улицам, разбивая камнями витрины. В двенадцать ее поймали на сеновале с мальчиком старше ее. А я старался нести слово Божие. Планы на успех, которые были у нас с Хестер, рассыпались в прах из-за Грейс. Я счет потерял, сколько раз приходили ко мне жаловаться на ее проказы или требовать денег, когда она хватала что-нибудь с прилавка и бежала со всех ног.
Уэйд замолчал, погрузившись в воспоминания, и Мэтью вдруг показалось, что выглядит он лет на восемьдесят.
— Когда ей исполнилось четырнадцать, — заговорил снова Уэйд, — стало необходимо что-то решать. Я потерял должность в церкви, потому что Грейс набросилась на другую девушку с ножом в руке. Во времена попроще ее бы сочли одержимой демоном. Сладить с ней было невозможно, и она уже начинала подавать дурной пример Констанс. Благослови ее Господь, малышка не понимала происходящего, и я старался защитить ее как мог. Шестилетнего ребенка надо ведь защитить от порока? — Уэйд глянул на Мэтью — тот ничего не сказал. — Я… я устроил Грейс в школу с пансионом за несколько миль от Эксетера — ничего лучшего я себе позволить не мог. Не прошло и года, как я получил от директрисы письмо с уведомлением, что Грейс собрала свои вещи и сбежала среди ночи… к сожалению, как сообщила другая девушка, с неким молодым человеком весьма сомнительной репутации. Еще примерно через полгода пришло письмо от Грейс с двумя словами: «Я жива». Ни адреса, ни попыток искать примирения или намерения вернуться в школу или же домой. Только эти слова, и потом — ничего.
Преподобный продолжал мять шляпу. Мэтью подумал, не была ли она когда-нибудь достойной уважения треуголкой перед тем, как стать нашлепкой на голове рыбака.
— Когда я отослал Грейс в пансион, моя звезда стала восходить, — говорил Уэйд. — Еще немного — и я достиг бы того успеха, о котором мечтали мы с Хестер. Появилась возможность занять должность пастора в церкви Троицы, причем подразумевалось, что лет через пять я вернусь в Англию, когда откроется вакансия, предпочтительно в Лондоне. Очевидно, Грейс издали следила за моим ростом. Прочла, наверное, в «Газетт» о моем назначении, взяла пригоршню своих грязных денег, села на корабль и приплыла в Нью-Йорк. Чтобы последние дни своей жизни делать то, что делала столько раз за свои двадцать пять лет… чтобы заставлять меня страдать.