При свете ламп я увидел, что Мадам плачет. Вы видели когда-нибудь, господа, чтобы человек плакал беззвучно? Не меняя выражения лица, которое держится час за часом и день за днем? Но я видел, как текут слезы у нее по щекам. Она проявила эмоциональную реакцию на это имя, и это крайне примечательно, поскольку за четыре года ее пребывания здесь это проявление эмоций — первое.
Мэтью разглядывал профиль женщины. Она была совершенно неподвижна, и даже губы не шевелились, не выдавали ее тайных мыслей.
— Я прочел ей эту статью несколько раз без каких бы то ни было реакций. Я называл вслух это имя и получал только тихий вздох или изменение положения. Но я увидел ваше объявление и стал думать, не можете ли вы помочь, поскольку это — проблема, которую следует решить. Мы с Кертисом это обсудили, я поехал в субботу в Нью-Йорк, оставил вам запрос и вчера вернулся.
— Упоминание одного имени ничего не значит, — презрительно отмахнулся Грейтхауз. — Я никак не специалист, но если у нее не все дома, с чего бы это имя могло для нее что-то значить?
— Непреложный факт, что она попыталась сделать усилие. — Лицо Хальцена осветилось оранжевым пламенем от спички, поднесенной к трубке. — Кроме того, слезы. Мы серьезно уверены, что она знает это имя и по-своему пытается нам что-то сказать.
Грейтхауз, похоже, уже не так был скован в присутствии психов.
— Извините, джентльмены, но если такими доказательствами набивать матрас, вы бы спали на голых досках.
Мэтью решил сделать одну очень простую вещь — пока размолвка не перешла в ссору. Он присел возле женщины, глядя на ее профиль, неподвижный как портрет, и тихо сказал:
— Пеннфорд Деверик.
Двое врачей и Хадсон Грейтхауз смотрели на него и ничего не говорили.
— Пеннфорд Деверик, — повторил он.
Какой-либо реакции Мадам Мэтью не заметил, но… ему кажется, или ее левая рука вцепилась в подлокотник сильнее? Он подался ближе к этой женщине и сказал:
— Пеннфорд Деверик мертв.
Внезапно и плавно повернулась ее голова, и Мэтью смотрел уже ей прямо в лицо. От неожиданности он ахнул и чуть не опрокинулся назад, но удержался.
— Молодой человек! — произнесла она ясным и сильным голосом, и хотя на лице ее было то же выражение, с которым она следила за светлячками, в тоне слышалась едва заметная нотка раздражения. — Прибыл ли уже ответ короля?
— От… ответ короля?
— Таков был мой вопрос. Не будете ли вы так добры ответить?
Мэтью оглянулся на врачей, ища подсказки, но те ничего не сказали и не предложили помощи. Хальцен продолжал курить. Мэтью понял, что они не впервые слышат этот вопрос.
— Нет, мадам, — ответил он неуверенно.
— Пошлите за мной, когда он придет, — сказала женщина, ее лицо снова отвернулось к окну, и Мэтью ощутил, как она отодвигается, хотя физически расстояние не изменилось. Еще несколько секунд — и она была где-то очень далеко.
— Вот почему ее называют Королевой, — объяснил Рэмсенделл. — Этот вопрос она задает несколько раз в неделю. Однажды она спросила Чарльза, прибыл ли ответ короля, и он рассказал остальным.
Мэтью попытался снова — просто ради попытки:
— Мадам, каков был ваш вопрос к королю?
Никакой реакции.
Мэтью встал. Он по-прежнему был поглощен разглядыванием ее лица, которое стало сейчас лицом статуи.
— Вы когда-нибудь говорили ей, что ответ прибыл?
— Я говорил, — ответил Хальцен. — В порядке эксперимента. Кажется, она ожидала какого-то действия с моей стороны, и когда я не сделал ожидаемого, она вернулась в свое мечтательное состояние.