— Она прибыла к нам без украшений, — ответил Рэмсенделл, — но вся эта меблировка прибыла вместе с ней. Мы взяли на себя смелость поискать письма или какие-либо другие бумаги, по которым можно определить личность. Ничего нам не дало ни малейшего ключика к тому, кем она может быть, хотя очевидно, что она — женщина со средствами.
— На библии тоже ни фамилии, ни инициалов?
— Книга новая. На ней даже ногтевой отметки ни одной.
— Клеймо мастера на мебели?
— Кто-то это предусмотрел, — ответил Хальцен. — Все клейма либо стерты, либо — там, где они были выжжены на дереве, — соструганы.
Грейтхауз подошел ближе и встал рядом с Мэтью.
— Она нас слышит? — спросил он почти шепотом.
— У нее отличный слух. Но она редко реагирует на что бы то ни было, и тогда это короткое «да» или «нет», или в лучшем случае — таинственное замечание, которое ни я, ни Кертис разобрать не можем.
Мэтью увидел, что женщина склонила голову чуть влево, будто прислушиваясь внимательней, но безмятежный взгляд ее не дрогнул, и она не шевельнулась. Поскольку Хадсон Грейтхауз, очевидно, впадал в ступор рядом с душевнобольными, Мэтью решил, что прокладывать курс ему.
— Я думаю, что нам следует знать все целиком.
Рэмсенделл кивнул. Глядя на женщину с нежностью, он заговорил:
— Она приехала к нам в апреле тысяча шестьсот девяносто восьмого года…
— Приехала? — перебил его Мэтью. Он теперь был в своей стихии и просто сам чувствовал, как течет кровь, питающая его мозг. — Как именно?
— Ее к нам привезли, — поправился Рэмсенделл и ответил на следующий вопрос раньше, чем Мэтью успел его задать: — Привез один адвокат из Филадельфии, с Маркет-стрит. Сперва он с нами списался и приехал посмотреть, будет ли удовлетворен его клиент.
— Постойте! — Грейтхауз совершенно ошалел. — Его клиент? Вы же сказали, будто не знаете, кто она!
— Мы и не знаем. — Судя по выражению лица Хальцена, он начал считать Грейтхауза несколько туповатым. — Это мы и пытаемся вам рассказать.
— Тогда, пожалуйста, более прямо, — сухо попросил Мэтью. — Как случилось, что эта женщина прибыла сюда анонимно, но представленная адвокатом из Филадельфии?
— Мистер Примм, — ответил Рэмсенделл, — никогда не называл ее иначе, нежели «Мадам» или «Леди». Если вообще говорил о ней, что случалось нечасто, и она всегда была в том состоянии, в котором вы видите ее сейчас. В его письмах речь шла о «клиентке», имя не упоминалось никакое. Нам выдается годовая оплата — кстати, весьма солидная, — чтобы мы содержали Мадам в таких вот условиях, отдельно от прочих пациентов и среди привычных предметов из ее, позволю себе сказать, прошлой жизни. У нее ни разу не было ни одного посетителя, но каждый год шестнадцатого апреля посыльный от мистера Примма привозит нам деньги. В тот самый первый апрель четыре года назад он предупредил нас, что любая попытка с нашей стороны выяснить личность Мадам или же ее историю приведет к немедленному ее изъятию из нашей больницы. Он утверждал, что его клиент выдал ему полную доверенность, и потому мы подписали письмо о ее приеме к нам на этих условиях.
— Его клиент, — проговорил Грейтхауз с некоторой брезгливостью в голосе. — Какой-нибудь молодой кобель, женившийся на богатой старухе и засунувший ее сюда, когда она спятила? И он забрал все ее состояние и даже обручальное кольцо с нее содрал?
— Мы рассмотрели такую возможность и отвергли ее.