А Суворов между тем, пытаясь обмануть противника, распускает слух, что основные части начнут поход лишь двадцатого, и даже объявляет по войску соответствующий приказ[101]. А сам 10 сентября[102] устремляется к городу Беллинцо́на[103] (Bellinzona), через который и идёт дорога к перевалу. В этот же день к Римскому-Корсакову и фон Готце летит гонец с известием о том, что русская армия начала движение на соединение с ними[104].
В Таверне Александр Васильевич останавливался в доме одного швейцарца некоего Гауде́нцио Га́ммы. Его брат Антонио[105] (его фамилию пишут также как Га́мба), торговец скотом[106], был примерно того же возраста что и наш фельдмаршал, и два пожилых человека настолько прониклись симпатией друг к другу, что Антонию вызвался быть у него проводником. Он мужественно перенесёт все неимоверные тяготы швейцарского похода, ни на шаг не отойдёт от своего «подопечного», покинет его уже в Австрии, потом вернётся домой и поселится в городке Альтдо́рф (и о нём я скоро расскажу), где и закончит свои дни. За оказанные им услуги наш полководец подарит Гамме трёхметровый шёлковый шарф[107], а в 1817 году в Москве будет даже опубликована пьеса забытого сегодня русского писателя Сергея Николаевича Глинки[108] под названием «Антонио Гамбо [именно так, через «о»], спутник Суворова на горах Альпийских. Героическая драма»[109]. В июне 1999 года, в честь двухсотлетия перехода русской армией через перевал Сен-Готард, на нём был установлен памятник, на котором наш командующий изображён именно со своим проводником, стоящим перед его лошадью (см. ниже).
Кстати говоря, почти никто из историков не пишет о том, что Антонио Гамма работал в нашей армии ещё и переводчиком. Даже сегодня в Швейцарии есть целых четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и частично ро́манш[110] язык, на котором говорят всего около 39 тысяч жителей этой страны, в основном в её юго-восточном кантоне Граубюнден[111]. Но помимо официальных языков есть ещё швицертю́тш[112] один из диалектов немецкоговорящих кантонов Швейцарии, на котором общаются устно, в повседневной жизни. Это своеобразная мешанина немецкого со всеми остальными, какие только швейцарцы-немцы посчитают необходимыми для разговора друг с другом. У швицертютша тоже несколько разновидностей, и, например, жители Базеля на севере с трудом понимают своих соотечественником из кантона Вале́ на юге, если те начнут говорить слишком быстро. Так что австрийцы со своим немецким были здесь Суворову не помощники (он и сам, кстати, хорошо владел этим языком): на швицертютше они не понимали ни черта. А вот Гамма человек простой, многократно бывал в местах, куда направлялся наш полководец, и чувствовал себя в общении с местными как рыба в воде.
В Беллинцону Суворов приходит в тот же день, 10 сентября[113], и останавливается в ней на ночь. А рано утром, в четыре часа этого же дня, авангард Розенберга начинает движение к Сен-Готарду.
Всё это время дождь словно назло льёт как из ведра. Резкий ветер с гор продувает насквозь (не забудьте, что обмундирование у наших солдат летнее, поскольку отправлялись они в своё время в солнечную Италию, но уж никак не в суровую Швейцарию). Особенно зябко ночами. Дорога, по которой могли идти повозки, заканчивалась в Таверне. Далее шла скорее тропа, доступная лишь для человека (в том числе всадника) да вьючных лошадей и мулов. У Беллинцоны она ещё петляла между садами и виноградниками по ровной и широкой долине реки Тичи́но, но потом постепенно, переходя с одного берега на другой, всё больше углублялась в ущелье, превращалась уже в тропу горную правда, довольно хорошую, просыпанную камнями и примерно два метра в ширину[114], и наконец вливалась в городок Айро́ло (Airolo[115]) уже совсем перед крутым подъёмом на перевал.
Основные силы армии Суворова начинают выходить из Беллинцоны 11 сентября[116]. Есть разные данные относительно того, где конкретно в этом городе ночевал наш полководец. По одним в доме неких фон Ме́нтленов, которым он даже подарил два пистолета[117] (его адреса мне найти не удалось, да и вообще существует ли он сегодня?). По другим в гостинице «Ла Че́рва» («La Cerva»), что по-итальянски означает «Олениха», которая располагалась на площади Нозе́тто (piazza Nosetto)[118]. Площадь мы легко нашли (на ней стоит ратуша Palazzo Civico), а вот гостиница, очевидно, до наших дней не дожила. Зато, прогулявшись по Старому городу, мы взобрались на стены главной крепости Беллинцоны Кастельгра́нде[119], которые увенчаны такими же зубцами-«ласточкиными хвостами», что и стены Московского Кремля. Может быть, потому что одним из строителей наших стен был Пьетро Антонио Сола́ри[120] уроженец кантона Тичино, столицей которого и является сегодня Беллинцона? Или потому, что в 1460 году за возведением Кастельгранде приезжал наблюдать другой тичинец Ридольфо Аристотель Фьорава́нте[121], создатель кремлёвского Успенского собора[122]? Кто знает
Основные силы армии Суворова начинают выходить из Беллинцоны 11 сентября[116]. Есть разные данные относительно того, где конкретно в этом городе ночевал наш полководец. По одним в доме неких фон Ме́нтленов, которым он даже подарил два пистолета[117] (его адреса мне найти не удалось, да и вообще существует ли он сегодня?). По другим в гостинице «Ла Че́рва» («La Cerva»), что по-итальянски означает «Олениха», которая располагалась на площади Нозе́тто (piazza Nosetto)[118]. Площадь мы легко нашли (на ней стоит ратуша Palazzo Civico), а вот гостиница, очевидно, до наших дней не дожила. Зато, прогулявшись по Старому городу, мы взобрались на стены главной крепости Беллинцоны Кастельгра́нде[119], которые увенчаны такими же зубцами-«ласточкиными хвостами», что и стены Московского Кремля. Может быть, потому что одним из строителей наших стен был Пьетро Антонио Сола́ри[120] уроженец кантона Тичино, столицей которого и является сегодня Беллинцона? Или потому, что в 1460 году за возведением Кастельгранде приезжал наблюдать другой тичинец Ридольфо Аристотель Фьорава́нте[121], создатель кремлёвского Успенского собора[122]? Кто знает