Когда ночью Еремеев тихо сполз вниз, стараясь не разбудить нижнего соседа, и подкинул в печь порцию полешек, к нему тихо подсел по тюремному, на корточках Понятно-дело и принялся набивать самокрутку махрой из кисета. Еремеев и понимал, что не «по масти» матёрому взломщику сейфов выражать сейчас ему сочувствие, успокаивать, жалеть, призывать к волевой стойкости. Как какой-нибудь пионервожатый или замполит. Ты молчун, тихо произнёс Понятно-дело. Даже со своими политическими базара не ведёшь. О чём-то всё в потайку мозгой кумекакшь По жизни своей я молчунов уважаю.
Понятно-дело опять замолчал, дымил своей цигаркой. Потом спросил, почти как следователь, врасплох: На рывок со мной пойдёшь?.. Я же вижу тебе без воли муторно.
Еремеев встрепенулся всем телом, посмотрел в упор на Понятно-дело. Но ничего не ответил. Если ты в петлю полез, значит, тебе не боязно будет ради воли на смерть пойти. Подыхать так на свободе По первой своей ходке в Иркутском централе я и полгода не выдержал. Рванул не глядя, не готовясь. Ух, как воли захотел. Думал, стрельнут вдогонку ну и ладно, издохну по дороге на волю. На крытке чалиться это ещё хлеще, чем в лагере на работах. Да, сказал Еремеев, уже не задумываясь над ответом. Только спланировать нужно и рвать по весне. Ты, Инженер, в картах кумекаешь? Ну, в тех, на которых рисуют моря, реки, города всякие? Кое-что соображаю. Нарисуй. Где мы теперича торчим.
Еремеев щепкой на полу нарисовал полукруг. Показал где Магадан, где на севере Ледовитый океан, на юге Хабаровск. А Москва вот здесь, Еремеев провел длиннющую черту за пределы своего чертежа. Это страшно далеко.
Понятно-дело хмыкнул и переспросил: А сколько туда-сюда верстов будет? В любом направлении на север и юг по тысячи с гаком. До Магадана меньше будет, километров шестьсот-семьсот. До Якутии, вот здесь, примерно столько же. Но там тоже безлюдье сплошное. Ну, в Магадане вертухаевских собак дразнить. Там делать нечего А где на твоей картинке Байкал?
Еремеев провёл еще одну длинную черту, но раз в пять покороче, чем до Москвы и ткнул щепкой. Вот здесь, примерно. Ишь ты, сказал Понятно-дело, протянул руку и потрогал то место пальцем. А туда сколько? Туда, около тысячи, примерно
Утром, на «подъёме» кто-то из глубин барака крикнул весёлым голосом: Инженер! Твоя очередь с парашкой прогуляться!
Понятно-дело надменным голосом «смотрящего» прокричал в ответ: Ошибся, милок! Это твоя очередь парашу выносить.
А полярная ночь вовсю давила морозами. «Дровянщикам» уже не нужно было рубить топором стволы чахлых полярных сосенок и лиственниц. При ударе ногой они ломались, как стеклянные. На глазах замерзали слёзы. Ноздри слипались от вдыхания стылого воздуха. Сердце в ломанном ритме качало ледяную кровь.
Еремееву вдруг стало легче переносить лагерные ежедневные мучительные тяготы. Он в мыслях жил мечтой о весне, о дороге в сторону непонятную, но в сторону свободы. С удовольствием, отвлекающим от смертельной стужи, планировал, что можно приготовить к побегу, где и как чего-нибудь приберечь, каким маршрутом уходить от погони. От этих мыслей делалось теплее под могильным светом звёзд.
Рыская частенько по лагерной помойке, Еремеев подобрал коробочку от папирос «Казбек». На её обрывках карандашным грифельком, тщательно обдумывая, составлял список необходимых к побегу вещей. Первыми по списку шли: топоры два, потом, спички побольше, соль много. Потом: веревки, нитки, проволоки. По мере составления списка советовался со своим сообщником. Башка варит, одобрительно говорил Понятно-дело. Вот ружьецо бы раздобыть. Что-нибудь скумекай, Инженер.
Как-то Еремеев, процарапав в промёрзшем окошке барака маленькую линзочку, сказал «смотрящему»: Видишь баньку «хозяина». Из чего сделана? Из булыг, понятно дело. Из каких булыг? Из речных. Значит, что? Речка где-то рядом. Издалека их на себе не притащишь, а возить не на чем. Ну, понятно дело. А что? Рвать будем по руслу реки. Собаки по воде след не возьмут. Уходить будем строго на север, в самом гибельном направлении. И в ту сторону искать нас будут в самую последнюю очередь. Надо бы разузнать, где та речушка находится. Замётано, соглашался Понятно-дело.
Зимой дважды пригоняли этап «свежаков». Для лагеря это бывало событием. Несколько вечеров, собравшись гурьбой, слушали новости с «большой земли». Некоторые встречали земляков, а один из борцов «за незалежну Украйну» встретил даже своего племяша. Да и новый этап всегда создавал какое-то облегчение для старожилов. Потому что наблюдение чужих страданий облегчало мучения собственные. Ты, Инженер, давай жри побольше, советовал Понятно-дело, выкладывая на шконку перед Еремеевым добытые Кешей-шпионом на любовном поприще завёрнутые в газету куски сала, хлеба, оленины, иногда тушенки. Как верблюд, давай в горбы загоняй. Но из доходяг не вылазь. Нам это ещё пригодится. По весне в тайге заделаешь тайничок-тупичок, куда мы будем нашу сбрую зачухивать. А перед вертухаями картину гони как доходяга. Ну, сам картину эту знаешь
Как-то на смене Понятно-дело шепнул Еремееву, когда тот в перекур отогревался у «костёрщиков», и показал незаметно пальцем: Тама вон речушка протекает. Один из новых с последнего этапа запомнил. Вот куда течёт непонятно. По весне солнышко подскажет, также таинственно шепнул Еремеев.