Владик только рукой махнул и в окошко вылетел.
Пришла в себя Марьяна-царевна и спрашивает у Ивана:
Кто ты, прекрасный юноша?
Иван не растерялся.
Я, говорит, жених твой. Прибыл сюда, чтобы из неволи тебя высвободить да на брачное ложе отвести.
Прыщавая невеста как услыхала про брачное ложе, так сразу же к Стрелку на шею бросилась и давай целовать и гладить. По всему видать, стосковалась по браку девка. Одним словом, любовь у них такая приключилась, что всем на зависть.
Царь чуть было всё не испортил. Ему доложили, что в башню какой-то ловкач залетел, вот он и ворвался туда со стражниками. Увидел Ивана и чуть не кончился от злости. «Как?! орет, точно его черти плетьми хлещут, посмел ты, смерд голозадый, такую крамолу учинить?! Это же не девка дворовая, а царских кровей невеста!»
Но тут Стрелок из штанов свою геральдику извлёк и царю с поклоном подал. Прочёл государь и в лице переменился. В тот же день свадьбу сыграли. И так Иван царю понравился, что переписал он на него полцарства и главным воеводой назначил.
А ещё через неделю Стрелок с молодой жинкой к Фомке-упырю наведался. Идут они степенно, а на поводке у них Неадекват. И такой страшный этот зверь был, что облысел от ужаса Фомка и взмолился:
Ваня, убери скорее от меня это чудище!
Отвечает Иван:
А кто мне за злого хоря пять целковых обещал? Вот он принимай!
Я тебе десять дам, только убери!
Уговор дороже денег, насмехается Стрелок, бери хорька за пять, как сторговались. Мне чужого не надо.
От страха лютого повалился на землю Фомка и зарыдал.
Не мучай убогого, Ваня, вступилась за соседа Марьяна. Фу, Неадекват! К ноге! а сама прижалась к мужу и говорит:
Пойдем домой, ты мне ещё ту историю, про казаков недорассказал
Так себе и ушли молодожены со зверюгой страшной, а Фомка долго ещё лежал ни жив ни мертв и удивлялся: «Неужели нашёлся человек, что добровольно согласен истории Стрелка слушать?»
И невдомёк ему было, что настоящую любовь Иван повстречал. А для любящего человека
А, ладно, к чему прописные истины говорить. Целый месяц на свадьбе Ивана народ гулял. И я там был, двенадцать раз до комы напивался, а сейчас, наконец, вырвался и вам всю историю, как есть обсказал. Чтобы и вы за Ивана Стрелка порадовались. Вот!
На этом сказке нашей конец, а дальше сущая правда начинается. Жили Ванька с Марьянкой душа в душу, трое сыновей у них родилось. Царь вскоре помер, а Иван титул и царство унаследовал, как прямой родственник по линии жены. Правил он справедливо народ свой не зобижал, а сыновей в спартанском духе воспитывал, но похохмить любил.
Как сынки малость подросли, так стал он их гонять, чтобы увальнями да домоседами не были. То за яблоками молодильными в заморское королевство пошлёт, то вообще туда незнамо куда, чтобы принесли то незнамо что, или ещё за какой хренью. Мало ли на земле разной хрени.
А как пришло им время жениться (это Иван в бане определил, что пришло), то выдал он им по луку, по одной стреле именной и послал в чисто поле
Только, это уже совсем другая история.
Сказка про удальца Ивана
(в соавторстве с Григорием Родственниковым)
На равнине средь холмов
Царство издревле стояло.
Рядом лес дремучий рос,
Там братва народ пужала.
Самым грозным заводилой
Был бессмертный тип Кощей
Ежли кто-то не по нраву,
Не собрать тому костей.
А его сестра Яга
Это ж чистый каннибал:
Жарила в печи детишек.
Леший бабке помогал.
И Горыныч не подарок,
Прям в три глотки Змей бухал,
А затем своей отрыжкой
Он посевы выжигал.
Соловей Разбойник гопник
Всех проезжих обирал,
А девчонок, гад бесстыжий,
Свистом грозным раздевал.
Упыри и Вурдалаки
От других не отставали:
Беспределили по полной
Из народа кровь сосали.
Водяные и русалки
Тоже там при деле были,
Завлекали, песни пели,
Люд под воду волочили.
* * *
Царь в расстройстве чувств и мыслей
Очень уж переживал,
По традиции старинной,
Царский он указ издал:
В нем публично царь поклялся,
Что любого наградит,
Кто лесную эту банду
Вразумит и приструнит.
Но охотников, однако,
Что-то не было, и нет,
И от витязей былинных
Не остался даже след.
Приходили лжегерои,
Чтобы денежку срубить,
Только наш царек смышлёный
Не желает зря платить.
Всё проверит, убедится,
Что ему туфту суют,
И пройдох определяет
На казенный, на уют.
Уж тюрьма от вралей пухнет,
Больше некуда садить,
Размышляет самодержец:
«Может, сотни три убить?»
А и верно, что тут думать?
Что зря лодырей кормить?
Перву сотенку повесить,
А вторую утопить
Третью можно, ради смеха,
Медведями затравить,
Или лучше для острастки,
Всем им головы срубить?
Вот и первого пройдоху
Днём погожим, поутру
Вымыв и побривши шею
Подтащили к топору.
Вдруг детина прослезился,
В ноги батюшке упал,
И при всём честном народе
Вот такую речь сказал:
«Я мужик, зовуся Федотом,
Сам я хил и дюже глуп,
Но братишка мой, Ивашка,
Справится, даю я зуб!
Если скажет амператор:
Выди, Ванечка, на бой,