Вернувшись домой, немедленно приступаю к работе. Есть какое-то неуловимое волшебство в первом слове на искрящемся белизной листе. Наливаю очередную кружку кофе, выстраиваю ровными рядами необходимые словари, достаю из ящика новую ручку с черными чернилами и начинаю писать.
Слова сплетаются в кружево предложений, минуты собираются в часы. Делаю перерыв, чтобы пообедать, и вновь с головой окунаюсь в жизнь города Оушен сити, штат Мэриленд. «He is different», «She is not like them», «empty bus station», «two oranges, old book and ice tea» я вырисовываю историю первой любви ершистого паренька, который видел в своей жизни слишком много плохого, и солнечной девушки с апельсиновыми веснушками. Секундная стрелка на старом пузатом будильнике отмеряет шаги времени, а две одинокие души стремятся навстречу друг другу.
Не замечаю, как настает вечер. В этом главная проблема осени моргнешь и пропустишь все световые минуты. Пожалуй, можно закончить работу, свои обещания я уже выполнила.
Задумываюсь, с кем провести остаток дня. Сегодня первый дождь, он должен быть особенным. Останавливаюсь у шкафа, провожу пальцем по ребристым буквам на корешках. Быть может, пригласить Скарлетт на яблочный пирог? Не думаю, последнее время мы не очень-то ладим со своенравной южанкой, слишком уж разные характеры. Или чинно посидеть за чашечкой английского чая с мисс Эйр? Сомневаюсь. Джен я лучше буду ждать в гости в ноябре отправляться в мрачный Торнфилд необходимо именно в это время года. А, может, порисовать вместе с Камиллой? Она расскажет, чем живет ресторанчик, и как идут дела у Франка и Филибера. Нет, тоже не сегодня.
Мысленно поставив в голове галочку, что надо заглянуть в библиотеку и подобрать что-то новое, перехожу к изучению стопки дисков: «Юнона и Авось», «Обыкновенное чудо», «Призрак оперы», «Вам и не снилось», «История любви» Найдено!
Ночник окрашивает комнату в нежно-персиковый цвет. Устраиваюсь в кресле, закутываюсь в бежевый плед. На журнальном столике кусочки утреннего лакомства и мятный чай с ромашкой еще одна традиция первого ливня.
Where do I start? Оливер и Дженнифер обмениваются колкостями, сидя в кофейне. How long does it last? «Никогда не думала, что бывает мир лучше, чем этот. Что может быть лучше, чем Моцарт, или Бах, или ты?» Закапывают друг друга в снегу, молодые, красивые, счастливые. Читают книги друг у друга в объятьях. Начинают совместную жизнь. Can love be measured by the hours in a day? «Любовь подразумевает никогда ни о чем не жалеть». И одинокая фигура на пустом катке.
Сердце разрывается на части от музыки Франсиса Лэя. И думаешь, думаешь, думаешь: такая любовь в нашем мире не существует. Прекрасные истории удел фантазии. Но как же можно довольствоваться некачественной подделкой? Лучше быть одной.
2
Кухню заливает серый цвет. Стою у приоткрытого окна, вдыхаю полной грудью утренний воздух после дождя. Набрать бы в пакет этот ни с чем несравнимый глубокий и манящий аромат и спрятать куда-нибудь в шкаф. А потом приоткрывать морозными вечерами или липко-душными днями и сразу переноситься в нынешнюю осень. А еще можно сделать духи, существуют же с запахом кофе, рождественского печенья и даже книг. Октябрьское утро ни в чем не уступит.
Достаю альбом с работами прерафаэлитов. Всегда начинаю с нее прекрасной «Офелии» Джона Миллеса. Девушка как живая, стоит прислушаться прорвется сквозь время и пространство ее затихающий голос. Читаю пояснения: плачущая ива символ отвергнутой любви, крапива боль, ромашки невинность. Затем «Леди из Шалот» Джона Уотерхауса. Проклятая Элейн теряет свою жизнь ради любви. Лучше бы ты дальше ткала свой гобелен, девочка. «Возлюбленная» Данте Габриэля Россетти. «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему», невеста приоткрывает вуаль фаты.
Иногда мне кажется, что я героиня одной из картин этих удивительных мастеров, ожившая благодаря чьей-то оплошности. На самом деле я должна бродить босиком где-то в заповедных лесах. Носить струящиеся платья до самого пола, вплетать в волосы цветы, общаться с неземными созданиями, а вовсе не пить черный кофе в съемной однушке одного уральского города.
Снаружи зябко, и изо рта вырываются клубки пара. Натягиваю черные кожаные перчатки с шерстяным подкладом, поправляю шарф. В ушах Шостакович, Прелюдия 5, идеальная осенняя мелодия. Мягко переливаются клавиши фортепиано, поет свою песню откровения скрипка, плачет, с грустью улыбается, испуганно замолкает. Моросящий дождь. На улице, чай, не Франция, но мне и здесь хорошо.
Останавливаюсь перед библиотекой, расположившейся в одном из бывших дворянских домов. Когда-то элегантные пары поднимались по истоптанным ступеням. Слуга открывал тяжелую дубовую дверь и почтенно придерживал ее, дожидаясь, пока господа окажутся внутри. Когда-то здесь кипела жизнь: званые приемы и домашние вечера, бегающие дети в накрахмаленных костюмчиках и звонко лающие собаки, ароматы кушаний и звон посуды.
Сейчас дом спит. Аккуратно, стараясь не потревожить, шагаю по скрипящим половицам, бесшумно сдаю плащ, обмениваясь с гардеробщицей понимающей улыбкой, и захожу в читальный зал. Внутри никого, кроме библиотекарши, кивающей в знак приветствия. Иду на цыпочках между стеллажами, жду знака: сигнала пестрой картинки или взмаха страниц. Поглаживаю корешки, отбиваю ритм на полках, перемещаясь из комнаты в комнату. Внезапно взгляд выхватывает солнечную обложку. Элинор Фарджон «Седьмая принцесса». Это сказки? Удивительно, но я и не заметила, как оказалась в детском отделе.