Машка склонилась над Ивановой рукой и дунула. Пух облетел, и рука стала походить на сосуд, набитым водорослями. М-да, так ни фига ни видно запутаешься.
Вот, смотри, она закатала свой рукав, пережала вены у локтя и поработала кулаком. Ты кровь из вены сдавал?
Иван кивнул.
Вот эта вена «медиана-субити» по латыни, ты попадаешь в эту вену
Как?
Гангут объяснит.
в эту вену и ждешь. Будет темно. Потом увидишь человека, того, в которого ты внедрился. Как можно быстрей обними его и вcе. Не вздумай медлить.
А если не успею?
Успевай. Что ты бабка восьмидесяти лет!
Хорошо успел, а что с этим человеком будет?
C ним вcе в порядке будет, ты позаимствуешь у него часть молекулярного слоя.
Ну, а если не успею все-таки?
Вот ты противным какой! Не успеешь значит, человек этот сойдет с ума, а для тебя его тело станет тюрьмой до самой его смерти.
Ясно. Не пойму только зачем Калине нужно было это все показывать, мучая себя, когда ты мне все ясно и понятно объяснила?
Зато пердун сейчас её надувает, а это, ох как приятно! Оргазм просто потусторонний! Ивану послышались в этом ревнивые нотки.
Раскрылась дверь, и вошли распаренный Гангут и Калина за ним опять трехмерная; она на ходу натягивала рубаху, толстяк платочком вытирал рот. Гангут вытянул из пиджака что-то на дезодорант похожее и на ходу пшикнул на Иванову руку она опять покрылась оболочкой. Так эстетичней, пояснил он. Я поклонник всего прекрасного. Он похлопал по заду маленькую блондинку.
Взобравшись на свое кресло-трон, он нахлобучил корону, порылся в ящике стола и катнул через весь стол что-то матово блестящее. Это оказался маленький похожий на акулий зуб, острый, как бритва. Калина взяла зуб и приказала Ивану. Положи левую руку ладонью кверху. Она склонилась над Иваном.
О! А это что?
Машка тоже наклонилась.
На его ладони проступал смутный темный круг. Калина подула: ладонь подернулась изморозью, потом льдом. Лед лопнул, и из Ивановой ладони выскочила черная клипса.
Вот те фокус! оказала Машка. Это твоей зазнобы аксессуар?
Да-а! удивился Иван.
Машка бросила клипсу Гангуту, тот поймал ее на лету и кинул в один из своих многочисленных ящиков. Калина, между тем, приложила зубок к указательному пальцу Ивана и подула. Иван задрожал, загудел, как трансформаторная будка, изнутри засиял кроваво и медленно погас. Из бесплотного пальца чужеродным отростком хищно торчал зуб с кровавым сиянием внутри.
Иван поднял ладонь и в туманной оболочке его головы налились красным сумасшедшие глаза маньяка.
Теперь заключительная инструкция, продолжил Гангут. Когда ты вздумаешь в кого-то внедриться, по возможности делай это часа в три-четыре ночи, когда человек спит крепче всего и почти ничего не чувствует. Ты прокалываешь вену. Через какое-то время, когда он почувствует укол, тебя уже втянет внутрь. Завладев оболочкой, ты можешь управлять человеком по своему усмотрению, но это не все. Уже находясь в этой оболочке, ты можешь проникнуть в любое существо, будь то хорошая бабенка, или ничтожная блоха, и тоже управлять ими по своему усмотрению. Но и это еще не все. Находясь в оболочке, ты можешь создавать видения. Реальные как кино. Коготок же тебе нужен для смены оболочек. Но Гангут поднялся с кресла. Во всяком деле есть свое «но». У флэтов и теней особенно. Если там, на той стороне, есть вполне понятные и известные «но», выражаемые упрощенной формулой: если ты поступаешь так пожалуйста, но и здесь следует какая-либо форма расплаты за данный поступок и это вполне прогнозируемо, то у нас этого нет, ибо наше «но» непостижимо. Непостижим закон его применения. Те, кто сталкиваются с этим «но» исчезают, или оказываются не там, где планировали. Если для людей с той стороны непостижимостью является смерть, то для нас непостижимость «но». И если для людских поступков есть великий тормоз страх непостижимой смерти, то у нас страха нет, но есть великое «но»
Часть 2
Когда впечатления от кино рассеялись, к Инге вновь вернулись злость и досада на Ивана, нелепой выходкой испортившего их почти интеллигентное расставание и поставившей ее в дурацкое положение перед новым кавалером.
Она шла, опершись на Олегову руку, изредка поглядывая на него мачо с перебитым носом, полную противоположность субтильному Ивану. Так поглядывая, она решила сегодня же, а не завтра, как положено порядочной девушке, отдаться ему. Именно сегодня, в сей час назло маме (точнее Ивану) Инга решила отморозить уши.
Она сидела на разобранной кровати и, прихватив жемчужными зубками пепельно-русую прядь, поглядывала на раздевающегося Олега; заметила перхоть на своем плече атласной кожи, сдула её. Олег прекратил раздеваться и сказал, что ему что-то попало в глаз. Инга сказала, чтобы он был мужчиной и не обращал внимания глаз проморгается.
Затренькал телефон.
Давай отключим, предложил Олег, и потянулся к вилке. Не надо! остановила его Инга, решив проверить настойчивость абонента, имя которого, как она полагала, Иван. Телефон не унимался, и Инга сняла трубку, намереваясь нанести последний удар бывшему любовнику и известить его о том, что она сейчас Тут она задумалась о романтическом эквиваленте слова «трахнется». Ну да ладно трахнется!