Курт, втянув нос лодки на вершину подводного холма, стал что-то долго сбивчиво говорить. Настя перевела лейтенанту, что у мотора погнут вал и потерян гребной винт. Курт предлагает всем перейти на нос лодки он выше от воды, и, прижавшись друг к другу, ждать появления какого-либо парохода или лодки. «Немец принял командование на себя», неприязненно подумал Евгений Иосифович, но перехватывать инициативу ввиду абсолютной бесперспективности любых начинаний не стал. Пусть будет, как будет. Спустя какое-то время они, клацая зубами от холода, сидели на носу лодки, плотно прижавшись друг к другу спинами и укрывшись поверх голов лейтенантской плащ-накидкой.
Курт попросил у лейтенанта бинокль. Евгений Иосифович молча передал и погрузился в невеселые размышления о неудачах уходящего дня, о своей неприкаянной жизни. Как вначале все многообещающе складывалось! Сам Генрих Ягода[8], легендарный нарком НКВД, обласкал вниманием земляка из Рыбинска, сулил быстрое продвижение по службе. Потом опала и расстрел наркома, бегство из Москвы в глубинку. Новый подъем, новые надежды. И вот снова крах. Теперь уже окончательный.
Настя достала из пропитанного водой узелка иконку Божией Матери и зашептала какие-то молитвы, перемежая русские слова с церковно-славянскими. Немец, опустив бинокль, стал вторить ей на своем: «Vater Unser im Himmel: Dein Name werde geheiligt![9]». Вдруг Настя замолчала и, толкнув лейтенанта в бок локтем, спросила:
А вы почему не молитесь? Вам же батюшка Серапион говорил, что беды Господь попускает ради очищения нашего и наказывал молиться.
Евгений Иосифович собрался было саркастически улыбнуться, сказать что-нибудь позаковыристей насчет просчетов в деле антирелигиозного воспитания молодежи, но почему-то просто промолчал. Из глубин памяти всплыл образ деда, как тот в Рыбинске на пару с Гершоном Фишелевичем Иегудой отцом расстрелянного наркома, пел «Адон олам» молитву, воспевающую Властителя мира, царствовавшего еще до того, как было создано творение, который был, есть и пребудет вечно в своем великолепии и защитит в тяжелый час. Неожиданно для него самого слова молитвы на древнем иврите непроизвольно потекли с губ. Вначале он произносил их еле слышно, шепотом, постепенно голос стал набирать силу. И вот уже три молитвы на разных языках сплелись в одну и устремились к небу, к Единому для всех народов Богу, для которого нет ни иудеев, ни скифов, ни рабов, ни свободных, ни верующих, ни атеистов.
Некоторое время после столь своеобразной общей молитвы все сидели в тишине. Евгений Иосифович с удивлением отметил, что и внутри него самого, и вокруг стало немного теплее, все наполнилось какой-то тихой радостью. Он взглянул на своих спутников они сидели, закрыв глаза, их лица были освещены едва заметными улыбками, как будто чья-то нежная невидимая рука погладила каждого по волосам. Потом Настя, открыв глаза, молча дотронулась ладонью до лежавшего на коленях у Курта бинокля. Тот отпустил сжимавшие кожаный ремешок пальцы, она взяла бинокль и стала рассматривать через окуляры береговую линию.
Дикие места, просветил ее лейтенант. Оттуда помощь не придет: там нет ни пристаней, ни причалов.
Ура! закричала вдруг девчушка. Вижу дым.
Евгений Иосифович перетянул бинокль к себе и поднес к глазам. Над лесом, недалеко от берега вилась тоненькая полупрозрачная струйка дыма.
Ну и что? Какое это к нам имеет отношение? спросил он Настю, возвращая ей бинокль.
Если дым, значит, там печь топится или костер горит. Это знак. Неужели вы не понимаете? Там люди, там тепло. Бог говорит, что нельзя бездействовать, нельзя ждать, пока кто-то нас найдет, надо чинить лодку и ехать к людям, к теплу!
Чем чинить?
Думай и слушай Бога.
Это походило на издевательство.
Нужны огонь, смола, дерево, пакля, инструменты, сухое место, повысил лейтенант голос. Твой Бог обеспечит нас этим?
Если Бог дал сигнал, значит, услышал и не оставит в беде!
Тряпками такую большую дыру не забьешь вода вмиг все размоет.
Курт что-то спросил у Насти. Вероятно, хотел понять, о чем разговор. Настя пересказала.
С минуту помолчав, немец вдруг оживился и, жестикулируя, стал объяснять суть возникшей у него идеи. Настя едва успевала переводить. Для заделки пробоины он предложил использовать его промокший тулуп, лейтенантскую прорезиненную плащ-накидку и разрезанную на четыре части причальную веревку. К накидке по углам привязываются концы веревки, сверху расстилается тулуп, и все это заводится снизу снаружи под пробоину. Чтобы завести пластырь, предварительно приподнимают корму лодки и опирают о лейтенантские костыли. На бортах сверху, по кромке делаются прорези, через которые пропускаются концы веревок и стягиваются так, чтобы пластырь плотно прилег к днищу лодки.
Сил не хватит притянуть за веревки такую махину, а будут зазоры, вода все мигом размоет, и ста метров не пройдем. Ко всем бедам останемся еще без плаща и тулупа, возразил Евгений Иосифович.
Кайн проблем! отмел Курт возражения и предложил, после того как веревки будут натянуты вручную и соединены между собой, отпустить лодку и использовать освобожденные костыли для их скручивания. Когда натяг будет достаточный, застопорить костыли. На пути к берегу постоянно проверять степень натяжения и при вытягивании веревок подкручивать, вращая костыли. Главное не переусердствовать с натягом, чтобы не порвать плащ-накидку.