Егор вежливо улыбнулся, посмотрел на часы и поднялся.
Рад был с вами познакомиться, но мне пора. Надеюсь, к вечеру вы отгоните свою красную «пятерку» от дома номер шесть.
Когда Егор подошел к старинному каменному зданию бывшей бани, украшенному массивными колоннами, его остановили раздраженные мужские голоса.
Нет, это вы меня простите, уважаемый Борис Сергеевич! Звание доцента еще не говорит о вашем художественном вкусе. Он у вас на уровне первобытно-общинного строя. Такое впечатление, что, кроме костра в пещере и одетых в шкуры соплеменников, вы в своей жизни ничего не видели.
К вашему сведению, я бывал в крупнейших научных учреждениях Булони, Лондона, Ниццы, Винницы и даже Мадагаскара. И поверьте мне, их интерьеры не имеют ничего общего с вашим местечковым стилем. Вы профанатор и вымогатель! Своим землякам морочьте головы безвкусными картинками с безграмотными стишками, а меня от такого зрелища увольте! Оно вызывает у меня рвоту и расстройство желудка. И всю эту белиберду вы хотите втюхать за три с половиной миллиона?! И кому? Мне, человеку, жавшему руку самому академику Ячеку?! Это же обдираловка!
Я наивно предполагал, что вы крупный ученый, и из уважения сделал громадную скидку на работы, в которые вложил не только душу, но и сердце. Истинное искусство стоит намного дороже, вернее, оно бесценно. Вы знаете, к примеру, сколько стоит черный квадрат Малевича?
Я не собираюсь покупать ни квадраты, ни круги, ни треугольники Малевича. Мне нужен только достойный интерьер филиала моего института! Я приобрел это старинное здание в стиле позднего классицизма, чтобы оборудовать в нем филиал Санкт-Петербургского ХЛОР НИИ. Этот НИИ в двадцатых годах прошлого столетия основал сам Вольдемар Оттович Ячек! До революции ему жали руку Николай II и Столыпин, а после революции эту руку жали Ленин и Луначарский! Владимир Ильич называл Ячека вторым любимцем партии после Бухарина! Когда Ячеку исполнилось девяносто лет, то жать ему руку имел честь и я, ваш покорный слуга. А вам я доверился благодаря рекомендации бывшего владельца этого здания, депутата Зимнегорской думы господина Сивочко. Он сказал, чтобы я ни в коем случае не обращался к художнику Момро, но только к вам. Теперь же я начинаю сомневаться в рекомендациях Ивана Терентьевича.
Значит, вы хотите заменить мои творения бездарной мазней Володьки Момро! Пожалуйста! Но вас засмеет не только весь Зимнегорск, но и ваши же друзья-ученые.
Помню, над моей диссертацией тоже смеялись некоторые недоброжелатели! Но директором НИИ все-таки стал я, а не тот, кто смеялся. Они сейчас ловят каждое мое слово и наперебой стараются исполнить любой каприз. Должен заметить, что некоторые эскизы вашего коллеги Момро мне понравились. В них есть и глубина проникновения в суть проблемы, и ширина понимания. Кроме того, он запросил впятеро меньше вас, значит, главное для него искусство, а не деньги. «Корыстной душе не подняться до высот познания из бездны низменных животных инстинктов», говорил академик Ячек. И он был прав.
Я творил, не покладая рук, лишая себя и сна, и отдыха! Я засыпал прямо на своих творениях, подобно перелетным птицам, спящим в воздухе и во сне машущим крыльями! Филь-Баранов смахнул подступившую слезу, открыл кейс и достал бутылку водки. С вами невозможно разговаривать. Чтобы прийти в себя, мне необходим глоток этого зелья, которое все ругают, но всё же пьют, он налил полный стакан водки и, от волнения забыв, кто рядом с ним, по привычке протянул собутыльнику.
Крыло тоже по привычке взял, в три глотка осушил стакан и закашлялся. Анатолий Ильич протянул ему корку черного хлеба занюхать. Борис Сергеевич понюхал корку, потом съел и открыл было рот, чтобы продолжить спор, но, осознав, что взял хлеб из рук своего недруга, вздохнул и присел на нагретый солнцем камень. Филь-Баранов раздраженно выдернул из руки Крыло стакан, снова наполнил до краев, выпил, прочувствованно выдохнул и закрыл глаза.
Напрасно вы со мной так грубо разговариваете, наконец сказал он. Душа художника ранима, как душа ребенка.
Мы, люди науки, имеем не менее ранимые души, но жизнь приучила нас стойко переносить обиды, ибо зачастую нас способны оценить не современники, но лишь потомки. Мы творим для будущего, иногда для очень далекого будущего.
Филь-Баранов молча налил полстакана и протянул доценту.
Мне больно вовсе не от вашей критики, я к критике привык, ибо непонимание окружает истинного художника. Мне больно от сравнения с таким ничтожеством, как Момро.
Значит, вы хотите заменить мои творения бездарной мазней Володьки Момро! Пожалуйста! Но вас засмеет не только весь Зимнегорск, но и ваши же друзья-ученые.
Помню, над моей диссертацией тоже смеялись некоторые недоброжелатели! Но директором НИИ все-таки стал я, а не тот, кто смеялся. Они сейчас ловят каждое мое слово и наперебой стараются исполнить любой каприз. Должен заметить, что некоторые эскизы вашего коллеги Момро мне понравились. В них есть и глубина проникновения в суть проблемы, и ширина понимания. Кроме того, он запросил впятеро меньше вас, значит, главное для него искусство, а не деньги. «Корыстной душе не подняться до высот познания из бездны низменных животных инстинктов», говорил академик Ячек. И он был прав.