Пьём эту отраву до конца. Ибо, коль уж вышло так, что раскрываю тебе душу, то будь добр, будь настолько великодушен, чтобы мы с тобою в градусах относительно плоскости Ну, чтоб на равных!
Хорошо. Шибануло слегка в голову, глотку и желудок продрало, обожгло грудь, душу малость согрело. И пока ещё не затмило разум, не вызвало раздражения и агрессии, пребудем в эйфории сонливой меланхолии. В любви к дальним на Ближнем и близким на дальней Сглотнём солоноватую, навернувшуюся на глаза грусть. Тоску по родным лицам, оставшимся ТАМ. Там, куда то и дело бегают, не зная удержу и препон наши контрабандистские мысли. И приведут они, меня, например, в город Днепродзержинск. Город, как проклятие носящий имя Железного Феликса и теперь, через много лет, с ужасом взирающий на однажды поднятый его кровавым крестным и с тех пор не знающего ножен, изрядно затупленный, но по-прежнему карающий меч революции
Город-призрак, гибнущий от радиации, выбросов газов, отходов химической, металлургической, цементной промышленностей, идеологического идиотизма и полной бездуховности. И, наконец, просто от голода
Город-могильщик, принявший роды у моей матери и загнавший её в сосновый гроб, предоставивший за все муки клочок кладбищенской земли. Земли, осквернённой самим названием кладбища, носящего имя того самого Жданова
Город-доносчик, сделавший всё, чтобы я возненавидел его Но где взять мне силы разлюбить его? Нет такой силы. И этот город мой крест Нет, не тот крест, что с запозданием в полвека заново был водружён на макушку махонькой, ссохшейся, чистенькой, как набожная старушка, церковки. Это крест распятья, крест римской казни, крест в бессилье разведенных рук.
Я распят на мостовых этого города, мои шаги ещё можно услышать под сводами польского костёла, а мой голос в позвякивании разорванных цепей восставшего надо всем гигантским фаллосом воистину безбожного памятника Прометею. И хотя после экологической демонстрации я в спешке покинул этот город и моему взору любезней пейзажи Дальневосточного Приморья, и именно они являются мне во снах на Ближнем Востоке, нет-нет, да и кольнёт в груди, заскребет, заворочается, засаднит воспоминание, пропоют звонкие цепи, павшие с запястий полубога, получеловека. Увы, не мне разорвать эти милые цепи. Слишком со многим связывают они
Я бы выпил ещё, но, думаю, не простит мне этого мой А пошёл он!.. Абзац.
14
Герман возился надо мной, скошенным бутылкой спирта, одолженной в соседнем гараже.
Бред прямо какой-то. Послушать его, так в самую пору отправляться самому в психушку, сетовал Герман.
Севка, растираясь полотенцем, сочувственно глядел то на моё бездыханное тело, то на полные страдания глаза Германа.
Ты, Герман, главное не суетись. Литераторы народ тонкий, чувствительный. Порой вдалбливают себе в голову фантазии и живут ими, мучаются, сами страдают и других на это подбивают И реальность для них не то, где мы живём и чем живём, а реальность это их фантазия. Их жизнь не поддаётся обычной логике. Их логика это логика воображения. Только здесь они абсолютно свободны. И запомни, парень, для человека творческого, вершиной разума является работа воображения. Это то прозрение, которое создаёт всё новое, небывалое, разгадывающее тайны бытия, распутывающее мифологические клубки истории.
Севка пристально посмотрел на Германа:
Один умник, как-то сказал, что логика, которой ты, Герман, хочешь соизмерить все поступки, всегда топает на деревянных ногах позади воображения гения. Не станем выяснять степень гениальности нашего пьяного друга, но, согласись, парень, ты сейчас вряд ли поспеваешь за его фантазией.
Ну вот ты, Сева, раскрашиваешь картинки свои и видишь всё не менее тонко. Но такого, чтоб заговариваться этого у тебя не наблюдается. А тут, ёлки, пять минут послушал поэта и у самого крыша поехала Здесь тебе и настоящее, и прошлое и, чёрт его знает, будущее, что ли Вроде бы как говорит он о будущем, но странно как-то, словно вспоминает его. Сидит со мной за столом и ностальгирует по будущему.
Севка пристально посмотрел на Германа:
Один умник, как-то сказал, что логика, которой ты, Герман, хочешь соизмерить все поступки, всегда топает на деревянных ногах позади воображения гения. Не станем выяснять степень гениальности нашего пьяного друга, но, согласись, парень, ты сейчас вряд ли поспеваешь за его фантазией.
Ну вот ты, Сева, раскрашиваешь картинки свои и видишь всё не менее тонко. Но такого, чтоб заговариваться этого у тебя не наблюдается. А тут, ёлки, пять минут послушал поэта и у самого крыша поехала Здесь тебе и настоящее, и прошлое и, чёрт его знает, будущее, что ли Вроде бы как говорит он о будущем, но странно как-то, словно вспоминает его. Сидит со мной за столом и ностальгирует по будущему.
«Ностальгия по настоящему, что настанет да не застану»
Что?
Да так, вспомнилось Когда-то, очень давно, ко мне в мастерскую заглянул один парень. Спортсмен. А может быть милиционер, не помню теперь. Увидел одну картину и, что называется, прилип к ней. На картине было много огня. «Пожар?» спросил он. «Пожар», соглашаюсь я. «Жалко лес», продолжает мысль парень. «А животных?» интересуюсь я. «Ну да, ведь они тоже сгорят», соглашается он. Потом, подумав, вымолвил: «Видно костер забыли потушить. Мы это всегда мочой делаем».