Не успел Максим насмотреться на рок-музыкантов, как прикатил Борис на своей «Ниве». Вылез из машины мрачный, бормоча что-то неразборчивое. Видимо, у него, как у многих людей, ведущих одиночный и преимущественно ночной образ жизни, выработалась привычка разговаривать вслух с самим собой. Этот человек казался не по годам серьезным. Держался отстраненно. Никогда не матерился, но в случае чего мог одним взглядом выразить то, на что другому не хватило бы всего богатства русской обсценной лексики. Часто пускался в заумные рассуждения, одно слово математик. Бог весть, какие умствования привели его в Дружину.
Потирая отбитые на ухабах задницы, из машины выбрались безлошадные пассажиры: могучий Федя, изящный Петя, пучеглазый Лёха-анархист и Серёга оболтус лет двадцати, недавно демобилизовавшийся. Как-то на учениях он рассказывал, что родители пытались спасти его от призыва, запихнув в институт, но он не поддался. «Чем пять лет разными науками мучиться, так уж лучше типа в армии год отслужить». Он охотно делился своими взглядами на правильное мироустройство: кавказцев, калмыков и азиатов без виз не пускать, а виз не давать ни под каким видом, чтобы в Москве духу их не было! Кто-то ему напомнил, что пока еще Калмыкия часть России, и Серёга отрезал: «Вот и сидели бы в своей калмыцкой России, а в нашу не совались». Свое политическое кредо он проповедовал с настырностью Катона Старшего. Или Младшего кто его знает! Максим поначалу пытался вести с ним воспитательные беседы, но не преуспел и плюнул на всю эту дурь следствие комплекса провинциала, ненароком попавшего в столицу.
Серёга родился в Дербенте, дагестанском городке, славящемся на весь мир своими коньяками сомнительного качества. При рождении ему дали имя Сармат. Он не скрывал, что отец у него наполовину аварец, наполовину ингуш, а у матери таджикские и, кажется, молдавские корни. Когда ему было двенадцать лет, семья от полной безнадеги перебралась с Кавказа тогда еще российского в Москву. Он сменил имя и «стал русским и, натурально, православным», хотя крещен не был, Библию не читал и в церковь не ходил.
Куда-то типа приехали, сообщил Серёга. А Славка здесь?
Едет, успокоил его Максим, прислушавшись к донесшемуся со стороны поля отвратительному скрежету, который мог издавать только Славкин «Козел».
Так и оказалось: прибыл Слава-козлодой. Первым выскочил из своего чудо-мобиля, набитого пассажирами сверх всякой меры; засияла на солнце голова, выбритая до блеска для маскировки ранней лысины. Выпорхнули медсестры Аллочка и Даша, приписанные к сотне Максима. Вслед за ними вылезли четыре бойца в полном снаряжении. Последними появились Анна Михайловна и подросток лет четырнадцати-пятнадцати в камуфляже и бандане с символикой «Конца света». Предупреждая вопрос Максима, Слава объяснил:
Это племянник, Сашка. Напросился, стервец. Я ничего сделать не мог. Пристал, как сопля к носу. Я ему: «нельзя, рано», а он не унимается. Да ничего, он шустрый.
Сколько лет? жестко спросил Максим.
Восемнадцать, торопливо ответил мальчишка.
Я спрашиваю, сколько лет. Максим обернулся к Славе. Без вранья.
Пятнадцать. Через три недели. Пристал, понимаешь
Понимаю. Ну что, отправить тебя с ним вместе обратно?
Я всё равно пешком сюда приду, сердито сказал Сашка.
Слава с явным удовольствием прокомментировал:
Видишь? Ничего с ним не сделаешь!
Максим махнул рукой:
Ладно, сами разбирайтесь с воеводой. Но учтите, в свою сотню я детей не беру.
А я и сам к Вам не пойду, дерзко сказал малец.
Дурной ты, Сашка, укорил Слава. Мало тебя мамка воспитывала по заднице. Отца-то нет, это уже Максиму. Одна она, сеструха моя. Весь день в конторе горбатится, вот и некогда им заняться.
Серёга, нетерпеливо дожидавшийся окончания разборки с Сашкой, наконец добрался до Славы.
Здорово, что ты тут. Я боялся, вдруг типа не приедешь.
Вот еще! На Великую Битву за справедливость и не приехать? Это никак нельзя.
Ты типа идейный, прокомментировал Серёга.
На всю голову. А то кругом сплошная несправедливость. Машина барахлит. Дачу обокрали. Требуют внеочередной отчет по финансовой бездеятельности, хотят в тюрягу упечь.
Типа сволочи, посочувствовал Серёга.
Не хочешь неприятностей перестань измываться в своем журнальчике над власть имущими, посоветовал Максим.
Вот еще! На фига тогда сатирический журнал?
Их прервала Анна Михайловна:
У меня в машине всякие коробки. Куда их нести?
Анна Михайловна была в Дружине чем-то вроде ротного старшины: ведала снабжением и следила за сохранностью имущества. Ей было лет семьдесят, но ее энергии хватило бы на трех двадцатилетних.
Пойдемте к воеводе, узнаем, где у нас будет хозблок, предложил Максим.
Вот-вот, подхватила Анна Михайловна, пусть Гришенька скажет. Заодно и осмотримся немножко.
Пришлось возвращаться к штабной палатке, так и не дойдя до места дислокации (в голове мелькнуло: я тоже знаю умное слово). На этот раз Максим шел во главе целого отряда. Анна Михайловна с любопытством глядела по сторонам.
Хорошо тут у вас, одобрила она. А не затевали бы вы всякие апокалипсисы, так и совсем бы славно. Напридумывали себе бога, дьявола, чертей разных.