Я пытаюсь сосредоточиться. Чувствую, что какая-то неоформившаяся до конца мысль ускользает от меня, словно я только что стоял на верном пути к разгадке и в последний момент забыл самое важное, потерял нить…
Мы с сержантом выходим в тамбур.
— Ты читал радиограмму? — спрашиваю я.
Он кивает утвердительно.
— Ну и как? Какие соображения?
Он трет свой курносый нос — вид у него бодрый, и я немного ему завидую.
— Уверен, что Рубина убили из-за денег.
— Гениально. Это тоже из английского романа? — интересуюсь я и смотрю на пляшущие по насыпи пятна света. Если хорошенько приглядеться, можно различить и свою тень, которая вприпрыжку несется наперегонки с поездом…
— Есть хотите? — спрашивает Сережа. — Я у бригадира булочки достал и сыра кусок. Не очень свежий, но есть можно.
И вдруг меня осеняет! Я вспоминаю — ресторан. Ну конечно же ресторан! Это же так просто…
Стоп. Никакой спешки. Надо быть предельно внимательным и не совершить ошибки. Сейчас главное — не спугнуть убийцу. Он наверняка не спит. Психологически наиболее вероятное его состояние — тревога и ожидание…
Итак, Чаурия в четвертом, Квасков в пятом, а Жохов в седьмом…
Я иду вместе с сержантом по пустому коридору и почти зримо представляю, как за одной из дверей кто-то настороженно вслушивается в доносящиеся из коридора звуки. Проходя между четвертым и седьмым купе, я достаточно громко и отчетливо говорю:
— Возьмите у проводника постели. Пора отдохнуть. Займем третье купе, там и постелите…
Сережа удивленно смотрит на меня, но молчит.
Мы проходим в конец вагона. Тяжелым ключом, который я взял у сержанта, открываю дверь между вагонами. Сережа остается в тамбуре, а я оказываюсь в проходе между вагонами, где особенно остро ощущается бег поезда. Крошечное пространство буквально дрожит от лязга и скрежета. В щели дует холодный ветер. Прохожу через соседний вагон, открываю еще одну дверь, потом снова вагон, тамбур, изогнутый отрезок коридора. Следующий — вагон-ресторан. На переходном трапе сильно качает, и я с трудом попадаю в замочную скважину. Наконец дверь остается позади. Передо мной просторный салон, разделенный на две секции.
В полумраке белые скатерти и стеклянная посуда на пустых столах выглядят непривычно и даже чуть жутковато.
Стараясь не задеть стулья, прохожу в самый конец вагона, сворачиваю у буфетной стойки и оказываюсь перед тремя обитыми белым пластиком дверьми. Стучу в одну из них и почти сразу слышу возмущенный женский голос. Прошу открыть и называю себя.
На пороге появляется девушка. Показываю ей удостоверение. Она внимательно его изучает в слабом свете ночника, горящего над дверью.
— Скажите, кто обслуживал посетителей вчера между девятью и одиннадцатью часами вечера?
— Я обслуживала, — отвечает она и пытается шутить: — А что, обсчитали, что ли, кого?
Я прошу ее выйти со мной в зал.
Мы устраиваемся за ближайшим столиком. Она включает настольную лампу, накрытую желтым шелковым абажуром.
— Как вас зовут? — спрашиваю я.
— Лида.
— Скажите, Лида, много было посетителей вчера вечером?
— Нет, человек десять — двенадцать. А что все-таки случилось?
— Вспомните, обслуживали вы двух мужчин — один невысокий, лысый, лет под шестьдесят, он еще много выпил, а второй — в сером костюме и галстуке вишневого цвета. Сидели они вместе.
— Кажется, я знаю, о ком вы говорите. Они заказали по отбивной и бутылке пива, потом еще несколько раз заказывали пиво.
Я понятия не имею, что заказывали Жохов и Квасков, но поощряюще киваю в знак согласия.
— Да, один был в сером костюме, а другой маленький, все руками размахивал…
— Выходил кто-нибудь из них из-за стола?
— Да, выходили, — отвечает девушка. — Оба выходили. Ровно в десять. Я боялась, что они уйдут не расплатившись, но тот, что помоложе, сказал, что они из соседнего вагона, что выйдут на несколько минут, так как его товарищу плохо. Люди вроде приличные, но я на всякий случай засекла время. Если, думаю, не вернутся через десять минут, то буду принимать меры. Напрасно беспокоилась. Ровно через десять минут они пришли и больше уже не выходили. Сидели до закрытия.
— А когда вы закрывали?
— Зал начали освобождать без четверти одиннадцать.
Я подробно описываю ей Эриха, и Лида подтверждает, что его тоже видела, но, когда он ушел, не заметила.
— Может быть, заметили еще одного посетителя: полный такой, с усами, он пришел около десяти?
— Он сидел вот за этим столиком. — Лида разглаживает ладонью скатерть на столе, за которым мы расположились. — Я ему еще замечание сделала — в майке пришел и в спортивных брюках.
— Майка с волком?
— Ага, «Ну, погоди!».
— Так вы его не впустили?
— Впустила. Посетителей немного, а план делать надо.
— Он никуда не выходил?
— Кажется, нет… Точно сказать не могу, не заметила.
Два часа двадцать три минуты
Двое выходили из ресторана и отсутствовали, по словам официантки, десять минут. Десять минут… Немного, но все же…
Я смотрю на светящиеся цифры своей «Электроники», медленно выхожу в тамбур и, не спеша, двигаюсь через наполненное грохотом пространство, пустые коридоры, мимо дремлющих проводников. Возвращаюсь в свой вагон, осторожно открываю двери восьмого купе и вхожу, стараясь не наступить на очерченный мелом контур.
Прошла минута и двадцать семь секунд.
Не включая свет, подхожу к окну. Сажусь.
По двойному стеклу, оставляя за собой змеящиеся неровные бороздки, ползут капли. Там, за окном, снова идет дождь.