Дятел ползает на ветке
Нет, иду, не утерплю
Знаю, знаю, ты в беседке,
Ты, которую люблю!
Ах, любовь всегда наивна
(Если истина она),
У поительно-призывна,
Драгоценно-неумна.
И не ходит по дорогам,
Где увял сирени цвет,
Где в томленьи слишком строгом
Грезим мы о слишком многом,
О любви, которой нет.
Ах, любовь проста, как роза!
Успокоит опьяня.
Не стыдись, моя мимоза,
Благодатного огня.
Будем ясно жить на свете,
В сердце есть на всё ответ.
Любим мы, да любят дети,
А иной любви и нет.
Целоваться б неотрывно
Там, в беседке, у реки
Я наивен ты наивна,
Остальное пустяки.
Остальное всё ничтожно
Если, впрочем, не шучу.
Но об этом осторожно,
Осторожно умолчу.
Тебе
В горькие дни, в часы бессонные
Боль побеждай, боль одиночества.
Верь в мечты свои озаренные:
Божьей правды живы пророчества.
Пусть небеса зеленеют низкие,
Помни мысль свою новогоднюю.
Помни, есть люди, сердцу близкие,
Веруй в любовь, в любовь Господнюю.
На крест
Стены белы в полуночный час.
Вас ли бояться, отмены, измены?
Мило мне жизни моей движенье,
Биенье, забвенье того, что было,
Знак переплета Сойдутся ль, нет ли
Петли опять но будет не так.
Тают мгновенья, пройти не хотят
Рад я смене, пусть умирают.
Слов не надо хотения смелы.
Белы стены поздних часов.
Три креста
О, Бельгия, земля святых смертей!
Ты на кресте, но дух твой жив и волен.
И перед ним что кровь твоих детей
И дым, и гарь воздушных колоколен?
На Польшу, близкую сестру, взгляни,
Нет изумительней ее удела:
Безумием пылающие дни
Ей два креста судили: на одном
Ее истерзанное тело,
Душа немая на другом.
Но сочтены часы томленья,
Господь страданий не забудет.
Голгофа ради воскресенья,
И веруем, да будет!
Завяжи
Если хочешь говорить
Говори ясно.
Если вздумаешь любить
Люби прекрасно.
Если делать делай так,
Чтобы делу выйти.
Если веришь дай мне знак,
Завяжи нити
Серебряный день
Завяжи
Если хочешь говорить
Говори ясно.
Если вздумаешь любить
Люби прекрасно.
Если делать делай так,
Чтобы делу выйти.
Если веришь дай мне знак,
Завяжи нити
Серебряный день
А. О. Лурье
Люблю, люблю серебряные дни,
Без солнца в солнце, в облачной тени.
Как риза брачная, свежа, ясна
Задумчивого моря белизна;
Колеблется туман над тихой далью,
А голос волн и ласковей, и глуше
Такие я встречал людские души:
Овеяны серебряной печалью,
Они улыбкою озарены,
В них боль и радость вечно сплетены
И любит буйная моя мятежность
Их детскую серебряную нежность.
Опрощение
Армяк и лапти да, надень, надень
На Душу-Мысль свою, коварно-сложную,
И пусть, как странница, и ночь и день,
Несет сермяжную суму дорожную.
В избе из милости под лавкой спит,
Пускай наплачется, пускай намается,
Слезами едкими свой хлеб солит,
Пусть тяжесть земная ей открывается
Тогда опять ее прими, прими
Всепобедившую, смиренно-смелую
Она, крылатая, жила с людьми,
И жизнь вернула ей одежду белую.
«Плотно заперта банка»
Плотно заперта банка.
Можно всю ночь мечтать.
Можно, встав спозаранка,
То же начать опять.
Можно и с пауками
Играть, полезть к ним в сеть.
Можно вместе с мечтами
Весело умереть.
«Нет выбора, что лучше и что хуже»
Нет выбора, что лучше и что хуже.
Покину ль я, иль ты меня покинешь
Моя любовь стрелы острей и уже
Конец зазубрен: ты его не вынешь.
«Ходит, дышит, вьется, трется между нами»
Ходит, дышит, вьется, трется между нами
Черный человечек с белыми глазами.
Липой ли он пахнет, потом или сеном?
Может быть, малинкой, а быть может, тленом.
Черный ползунишка с белыми глазами,
Пахнущий постелью, мясом и духами,
Жертвочек ты ищешь, ловишь в водах мутных,
Любишь одиноких деток перепутных.
Жизнеописание Ники
«Нет, я не льстец!» Мои уста
Свободно Ника[1] славословят.
Ни глад, ни мор, ни теснота,
Ни трус меня не остановят.
Ты скромен, Ника, но ужель
Твои дела мы позабыли?
Преследуя святую цель,
Трудился с Филиппом[2] не ты ли?
Ты победил надеждой страх,
Недаром верила Россия!
На Серафимовых[3] костях
Не ты ли зачал Алексия?
Не ты ль восточную грозу
Привлек, махнувши ручкой царской?
И пролил отчую слезу
Над казаками в день январский?[4]
Толпы мятежные лились
У казаков устали руки.
Но этим только начались
Твои, о Ник, живые муки.
Ты дрогнул, поглядев окрест,
И спешно вызвал Герра Витта[5]
Наутро вышел манифест
Какой? О чем? Давно забыто.
Но сердце наше Ник постиг.
Одних сослал, других повесил.
И крепче сел над нами Ник,
Упрямо тих и мирно весел.
С тех пор один он блюл, хранил
Жену, Россию и столицу
И лишь недавно их вложил
В святую Гришину[6] десницу.
Коль раскапризится дитя,
Печать, рабочие и Дума,
Вдвоем вы справитесь, шутя:
Запрете их в чулан без шума.
На что нам Дума и печать?
У нас священный старец Гриша.
Россия любит помолчать
Спокойней, дети, тише, тише!..
И что нам трезвость[7], что война?
Не страшны дерзкие Германы.
С тобою, Ники, без вина
Победоносны мы и пьяны.
И близок, близок наш тупик
Блаженно-смертного забвенья,
Прими ж дары мои, о Ник,
Мои последние хваленья.
Да славит всяк тебя язык!
Да славит вся тебя Россия!
Тебя возносим, верный Ник!
Мы богоносцы ты Мессия!
От здешних Думских оргий
На фронт вагонит Никс,
При нем его Георгий[8]
И верный Фредерикс[9].