В тот день Марина забирала деньги, собранные сослуживцами на похороны брата. Говорливая вахтерша птицефабрики, антикварная старушенция с прической-люстрой на сиреневой седине, пристально вглядевшись в бледное личико, посоветовала Марине всегда носить горстку карамелек «барбарис». «Больше тебе ничего не нужно, милочка. Не вздумай скитаться по врачам. Как почувствуешь, что жизнь опять от тебя уплывает, карамель в зубы и побежала дальше. Сладкое меня всегда спасало. Я так сорок лет существую и ничего, как видишь».
Старушенция оказалась права. С тех пор главное для Марины всегда иметь при себе маленькие разноцветные карамельки, ни при каких обстоятельствах не выпускать заветный пакетик с леденцами из рук.
Между тем шум погони приближался. Мотоциклистов патрульной службы стало, кажется, вдвое больше. Они с ревом неслись на поиски нарушителей по пустынным улочкам Черного города. Реза так и не разобрался в карте, наугад свернул в темный проулок, притормозил возле мраморного здания, что-то прокричал, настаивая, чтобы Марина вышла и ждала его возле подъезда. А еще он пихнул ей в руки какой-то пакет.
Марина покорно хватает пакет, выскакивает из машины. Реза уносится. Дверь подъезда заперта. Марина садится на ступеньки, от волнения она так бледна, что мелькающим по улочке мотоциклистам кажется, будто на лестнице лежит приготовленный для прачечной ворох пододеяльников, скатертей и простыней. Мотоциклисты несутся мимо с выключенными фарами, их тени похожи на огромных летучих мышей.
Чтобы немного успокоиться, Марина безвольно покачивается, сжавшись на ступеньках. По обе стороны от нее такие же черные двери, ни одного фонаря в округе, темнота пожирает город окончательно. «Все, в сущности, очень хорошо, жалобно убеждает она себя, Реза скоро со всеми разберется и приедет сюда. Мы окажемся в одной из его пяти квартир, раскиданных по всему миру. Там будут черные стены, черный кафель в ванной и необъятная кровать с черным бельем и булькающим водным матрасом».
Грезы похищают Марину из Черного города. Она представляет, как очень скоро нежно вылижет любимому ухо, почувствовав на языке велюр его кожи, солоноватые жесткие волоски, горчинку морской воды. Потом она нежно укусит его в шею, зароется носом в подмышку И вот ее щеки уже пылают, сердце полнокровно бьется, жилки груди пульсируют. В это время мимо Марины беззвучно снуют жители Черного города: кроткие непримечательные тени, растрепанные работяги, призрачные жители окраин. Начинается ночная смена, каждый спешит по своим делам. Ни луны, ни звезд. Небо черное, как дешевенькая ткань для обивки гробов. Вдалеке слышен шум двигателя приближающейся машины. «Скоро все образуется», убеждает себя Марина и ждет Резу. Но он не возвращается к ней ни через секунду, ни через очень долгую минуту, которая тянется и тянется, наверное, целую вечность.
2
Однажды запоздалый посетитель окраинного кладбища Черного города, прилежно вырвав с могилы родственника разросшиеся там одуванчики и полынь, в философских целях осознания жизни и смерти отправился бродить среди небогатых бетонных надгробий. Совсем скоро он заметил странную вещь. Начал вглядываться в надгробья внимательнее. Торопливо надел очки. Подошел поближе к одному из памятников. Потом приблизился к другому. Начал выхватывать даты и лица, как заядлый карточный игрок. Прогулка по кладбищу превратилась для него в маленькое расследование. Когда посетитель понял, что догадка подтверждается, он нахмурился. Закурил. До неприличия высокая детская смертность этих мест очень его озадачила. Потом он возмущенно произнес вслух, нарушая могильную тишину: «Как это так? Что за безобразие? Чем вы вообще тут заняты, в своем захолустном городишке? Ну хорошо, бормотал он чуть тише, почти шепотом, положим, эпидемия кори, ангина с осложнениями, опасный вирус, но почему не вызвать врачей из столицы? Не заказать лекарства, сыворотки для прививок?»
Невдомек было приезжему в строгом коричневом плаще, что под серыми бетонными памятниками с надписями: «Помним. Скорбим» стыли в земле, мокли под проливными дождями кости непослушных детей Черного города. Говорили усталые мамы в тесных, освещенных скупой лампочкой прихожих. Нашептывали в кухоньках бабушки, окутанные клубами пара от кипящего в ведре белья. «Не ходи, детка, на кладбище. А если уж поддашься, занесет тебя туда в прятки играть или в войну с мальчишками баловаться, ничего оттуда не выноси. Будут к тебе на кладбище подходить незнакомые тети. Будут подзывать чужие дяди. Не подходи к ним ни в коем случае. Не заговаривай. Яблоком угостят или печеньем не подходи и ничего у них не бери». Дети послушно кивали и клялись, скрестив за спиной пальцы. Они прибегали на кладбище чуть позже, вечером. Или приезжали туда на велосипедах, спицы которых для красоты обмотаны красной, синей и зеленой проволокой. Чтобы, когда разгонишься, казалось, будто внутри колеса радуга.
2
Однажды запоздалый посетитель окраинного кладбища Черного города, прилежно вырвав с могилы родственника разросшиеся там одуванчики и полынь, в философских целях осознания жизни и смерти отправился бродить среди небогатых бетонных надгробий. Совсем скоро он заметил странную вещь. Начал вглядываться в надгробья внимательнее. Торопливо надел очки. Подошел поближе к одному из памятников. Потом приблизился к другому. Начал выхватывать даты и лица, как заядлый карточный игрок. Прогулка по кладбищу превратилась для него в маленькое расследование. Когда посетитель понял, что догадка подтверждается, он нахмурился. Закурил. До неприличия высокая детская смертность этих мест очень его озадачила. Потом он возмущенно произнес вслух, нарушая могильную тишину: «Как это так? Что за безобразие? Чем вы вообще тут заняты, в своем захолустном городишке? Ну хорошо, бормотал он чуть тише, почти шепотом, положим, эпидемия кори, ангина с осложнениями, опасный вирус, но почему не вызвать врачей из столицы? Не заказать лекарства, сыворотки для прививок?»