Все англоговорящие друзья называют меня так. Мне отвратительно это «о, лга!». Надо хотя бы Джимми научить произносить мягкое «л».
Вот ты видела когда-нибудь человека с пятью красными слезами на щеке? Их наносят вот тут, под глазом, цепочкой. Ну, или с тремя, например, черными. Чёрная означает, что твоего брата или близкого друга убили при тебе. Пять это количество, это понятно. А красные это скольких ты сам того
Джимми! Какой ужас. Пуэрто-Рико жуткая страна.
Зачем ты так говоришь? Почему ты такая прямолинейная?
Но ты же сам только что сказал, что это очень плохое место.
Да, я говорил. Но оно не только плохое.
А какое?
Оно моё любимое. Там мой дом.
Джимми! Ну, конечно!
Наш Тим, американец, видя Джимми, вспоминает свое детство в Колорадо. Акцент Джимми акцент пуэрториканцев и мексиканцев ассоциируется у него с чем-то неблагополучным и опасным.
Мы собираемся выйти в городок, но все никак, нас захлестывают разговоры Пошли же! Джимми подгоняет меня, подталкивает, похлопывает по пятой точке. И мы застреваем снова. Но через некоторое время все-таки несемся на мопеде в центр, к каналу. Паркуемся и пробираемся узенькой старой набережной между лавчонками и рекой. Вдвоем разойтись нельзя. Потемневшие плиты под ногами качаются.
Хочешь, зайдем сюда? Или вот. Здесь чай. А тут картины. Джимми обнимает меня на ходу, я подаюсь чуть вперед и мы сталкиваемся лбами со встречным ротозеем. Искры из глаз. Осторожнее надо, хихикает Джимми.
Обедаем мы в очень странном месте. Время для китайцев не обеденное два часа дня, поэтому мы сидим одни посреди пустого зала. Точнее не одни в углу громко и непринужденно едят работники. На стол приплывает длинная рыба, разрезанная на половинки вдоль. Мы её пробуем. Много мелких костей.
Джимми очень обстоятельно и понятно он, я думаю, действительно хороший учитель, не то что я объясняет мне, почему у речной рыбы мелкие кости, а у морской крупные. По образованию он океанолог. И мне нравится, когда Джимми ест совсем другой человек.
После обеда Джимми по-прежнему очень учтив, он заталкивает меня под локоток в крошечную кофейню в английском стиле, с тедди-мишками и моделями двухэтажных автобусов. Чашка кофе здесь стоит как шелковое платье.
Ты тратишь на меня слишком много, Джимми! говорю я.
Да ладно, улыбается Джимми. Разве ты умеешь делать с деньгами что-нибудь ещё?
В Китае почти нет кофе, он не продается в магазинах. Кофейня это роскошь. С чашкой кофе и Джимми я чувствую себя так расслабленно.
Да, но ты меня совсем не знаешь, заявляет Джимми, опять деловитый и наступающий. Притом что я, как мне кажется, ничего не говорю. В юности, когда мне было двадцать, я был жиголо. Ты знаешь, кто такой жиголо?
Ну, это что-то такое из кино. Полуночный ковбой И Траволта где-то. И какие-то смазливые итальянцы. Не расстраивай меня, Джимми.
Вот. И я был жиголо. Да. И я спал с пожилыми женщинами за деньги. Я делал это. И по большей части они были замужними уж я не знаю, почему. Они делали со мной то, чего не могли делать со своими мужьями.
Фу, Джимми
Подожди. Я был настоящим жиголо. У меня был наставник, я называл его мастер. И мастер привел меня в один бар и объяснил что к чему В общем, ты садишься всегда по возможности за один и тот же столик и ничего не заказываешь. Потенциальный выбор конечно должен быть, бар не пустой. И ты ждешь. И тебе через некоторое время приносят пиво, ты его до половины выпиваешь, а потом спрашиваешь бармена: кто прислал? Он отвечает: такая-то дама. Ты не оглядываешься, чтобы никто ничего не знал. А спрашиваешь: молодая? Он говорит: лет тридцать пять, красивая. Ну нет. Тридцать пять, да ещё красивая придется платить самому. Пиво я не допиваю и сижу дальше. И вот опять. Сколько лет? Ну, например, пятьдесят пять Ну, это уж точно хорошо, в этом возрасте у них есть деньги. У неё есть деньги, нет счастья, и она
делает с тобой то, что не может делать со своим мужем, я помню.
И я представляю себе, как он обихаживал этих богатых теток и это не про моего Джимми. Это похоже теперь даже не просто на кино, а на черно-белое, немое, с субтитрами.
делает с тобой то, что не может делать со своим мужем, я помню.
И я представляю себе, как он обихаживал этих богатых теток и это не про моего Джимми. Это похоже теперь даже не просто на кино, а на черно-белое, немое, с субтитрами.
Ну, если она не нравилась мне, то я не шел с ней. Остальное это технические детали, тебе не интересно.
А они влюблялись в тебя, Джимми, эти тётки?
Кто их знает. Джимми не улыбается, говорит тихо. Я не знаю. Спрос был. А однажды он засмеялся, скосив глаза. Однажды я сам увлекся. Что она выделывала, она лишала меня рассудка. Она была женой высокопоставленного чиновника. Чуть ли не министра. И я потом осознал, что, конечно профессионалкой. Гораздо более крутой профессионалкой, чем я, ха-ха.
И мы уже, оказывается, едем на какой-то ржавой колымаге. Велорикша, старый и полуживой, с гноящимися глазами везет нас как это случилось, что мы его выбрали? Мы объезжаем центр, рынок. Джимми прижимается ко мне, я кладу ему на плечо голову. Он вздыхает так горько-горько, как только иногда маленькие дети. А потом он улыбается, и я чувствую сквозь прикрытые веки его улыбку все ту же, чарующую и открытую, что на фотографиях, где ему двадцать. Выключи улыбку, Джимми, перестань, она напоминает мне про того, двадцатилетнего жиголо.