В конце концов, я нашел своих быков и перекрестился. Как же я тогда обрадовался! Я впряг своих беглецов в три груженые дровами повозки, а затем подождал своего хозяина, чтобы вместе двигаться к пристани. Потом я вернулся на пастбище, а хозяин вечером ушел домой. Я получил свой кусок хлеба и традиционные два яйца, приготовленные с луком пореем и конопляным маслом. И так это происходило каждый день в течение трех лет. Горшок освободили, чтобы замешивать тесто.[2] Но самое страшное это паразиты, которые постоянно терзали меня.
Не выдержав таких условий жизни, я, несмотря на многочисленные уговоры, покинул деревню. Я вернулся в свой родной город, чтобы узнать, вспомнят ли, но никто уже не помнил потерянного ребенка. Четыре года отсутствия сильно изменили меня, и никто меня больше не узнавал.
В Дрюйе я пришел в воскресенье, и затем пошел полюбоваться его красивыми фонтанами, которые находились недалеко от сада моего отца. Я заплакал, но после минутной борьбы со своим горем я решил, что нужно делать. Я вымыл лицо в чистой воде, в которой прежде плескался вместе со своими братьями и сестрами.
Наконец часы сообщили о мессе. Я пошел в церковь, держа в руке свой платок, поскольку сердце мое разрывалось. Но я все-же вошел в храм и стал на колени. Опустив глаза, я молился. Никто не обращал на меня внимания. Однако я слышал, как одна женщина сказала: «А вот маленький морванец, который искренне молится доброму Богу». Я так изменился, что никто не узнавал меня, но я знал всех их. Я ни с кем не разговаривал. Когда кончилась масса, я вышел из церкви. Я видел своего отца, который пел в хоре, но вряд ли он знал, что один из его сыновей, «которого он бросил, находился так близко к нему».
После окончания мессы я прошел три лье[3] и очень проголодался. Я пошел в дом моей сводной сестры, дочери моего отца от первого брака, которая держала гостиницу. Я попросил у нее чего-нибудь поесть. «А что бы ты хотел на обед, дитя мое?» «Полбутылки вина и немного мяса и хлеба, сударыня».
Мне подали немного тушеного мяса, я ел жадно, и, укрывшись в углу, наблюдал за местными жителями, которые поступали так же. Подкрепившись, я спросил: «Сколько я вам должен, мадам?» «Пятнадцать су,[4] мой мальчик». «Вот они, мадам». «Ты из Морвана, не так ли, дитя мое?» «Да, мадам, я пришел, чтобы попытаться найти здесь работу».
Она позвала своего мужа. «Гранже, сказала она, вот парень, которому нужна работа». «Сколько тебе лет?» «Двенадцать, мсье». «Откуда ты?» «Из Мену.» «Ах, ты из Морвана?» «Да, мсье» «Ты умеешь молотить зерно?» «Да, мсье». «Ты уже когда-то делал такую работу?» «Четыре года, мсье». «Сколько ты хочешь получать в год?» «В наших местах, мсье, нам платят хлебом и деньгами». «Хорошо, если хочешь, оставайся здесь, будешь работать на конюшне, все, что заработаешь, останется у тебя. Ты привык спать на соломе?» «Да, мсье». «Если меня будет устраивать твоя работа, я буду тебе платить луи в год». «Этого будет достаточно, я остаюсь, я должен заплатить за мой обед?» «Нет, ответил он, я хочу, чтобы ты хорошо работал».
Он отвел меня в сад, который я знал задолго до его появления, и в котором я наслаждался всеми своими ребяческими забавами. Я был самым шумным в округе, мои товарищи швыряли в меня камешками и дразнили меня «рыжим». Я всегда был самым сильным и не боялся ударов, наша мачеха приучила нас к ним. Помню, однажды я выпачкал нос, она схватила его щипцами, чтобы вытереть его, и была так зла, что причинила мне боль. «Я сниму это», сказала она. В результате щипцы были утоплены в колодце.
Потом мой зять отвел меня в свой сад и дал мне лопату. Я проработал четверть часа, а затем он сказал: «Молодец, но этого достаточно, мы не работаем по воскресеньям». «Ну, спросила сестра, что он теперь будет делать?» «Он будет прислуживать нам за столом. Иди и принеси вина из погреба». Я принес целую корзину с бутылками и подал каждому по бутылке. Я бегал, словно молодая куропатка.
Вечером мне дали хлеба и сыра. В десять часов мой зять отвел меня в сарай, где я должен был спать и сказал: «Ты должен встать пораньше, чтобы смолотить зерно, затем поставить хлеб в печь и после того хорошо вычистить конюшню». «Хорошо, все будет сделано».
Я пожелал своему хозяину спокойной ночи и завалился на солому. Представляете, как я плакал! Если бы кто-нибудь увидеть меня, он бы обнаружил, что мои глаза столь же красные, как у кролика, так мне было унизительно от мысли, что я слуга в доме своей сестры, в доме своего отца.
Я проснулся легко, и мне ничего не оставалось, как вылезти из своей норы и хорошенько размяться. Сначала я смолотил зерно, чтобы хлеб был к восьми часам, затем я привел в порядок конюшню, а в девять часов появился мой хозяин. «Ну, что, Жан, как продвигается работа?» «Неплохо, мсье». «Давай посмотрим сарай. Да, ты хорошо поработал, сказал он, Эти пучки соломы прекрасно выглядят». «Ах, мсье, в Мену я молотил всю зиму». «Ладно, пойдем, мой мальчик, пойдем завтракать».
Наконец, с тяжелым сердцем, я вошел в дом моей сестры, мать которой воспитывала меня как своего собственного ребенка. Я снял шляпу. «Жена, сказал он, вот маленький мальчик, который хорошо работает, мы должны угостить его завтраком». Они дали мне хлеба, сыра и стакан вина. Мой зять сказал: «Приготовь ему какой-нибудь суп». «Хорошо, завтра, сегодня я встала слишком поздно».