Анатолий Музис - СТИХИ. БАЛЛАДА О БАМе

(стихи фронтовика)

Минск горел! За двадцать километров
Видно было как огонь пылал!
Черный пепел, относимый ветром,
Словно траур землю покрывал
     Боль в груди кричала как подранок

     Каждый кустик, каждый поворот
     Блеском угрожающих берданок
     Спрашивал тревожно: «Кто идет?!»
Да, мы идем! Мы плачем и отходим!
Но мы еще вернемся! И тогда
Трижды страшен будет гнев народа,
Вставшего за наши города!
     Путь назад для нас не будет длинным!
     В сердце ярость! Не тоска, не грусть!
     Я не знаю, что я сделаю с Берлином
     Если до него я доберусь.

Клонилась рожь приливом и отливом,
Тяжелый колос гнулся до земли
И вдруг, как вши, по белорусским нивам,
Кусая смертью, танки поползли.
     За ними трав тянулся след примятый
     И по следам проложенной войны
     Прошли чужие, рыжие солдаты
     С далекой нам, враждебной стороны.
Клубился дым пиратским черным флагом
На тех местах, где цвел когда-то труд.
Им обещали, что победным шагом
Они вот так всю землю обойдут.
     Победный шаг! Чего как будто проще
     Глядят нахально пьяные глаза
     А населенье уходило в рощи,
     В густые белорусские леса.
Душили слезы! Волчьими зубами
Хотелось вгрызться в горло подлецов!
Зрачками дул, ружейными стволами
Смотрело Белоруссии лицо!
     Не только люди  звери, вся природа,
     Была к ним лютой яростью полна
 Так закипал великий гнев народа!
 Так началась священная война!

Мы все морозным воздухом дышали
Мы все любили быстрых санок бег
И лыжный спорт, и зиму
Но едва ли мы понимали, что такое снег!
     А в эту зиму все пошло иначе
     Гудит война! И всхлестнутый войной
     Над миром, с диким посвистом казачьим,
     Гуляет зимний ветер ледяной!
Он бьет людей по одному и скопом,
Морозит ноги, обжигает нос
Не в теплом доме, в поле по окопам
Переносить приходится мороз!
     А если пули над тобою свищут,
     А ты ползешь И ледяной пыльцой
     Набьется снег тебе за голенища,
     Забьет глаза, раскровенит лицо

Когда по этой колкой белой пыли
До дзота вражеского все же доползешь
И дзот подняв наверх гремучей силой
Ты от снегов пехоту оторвешь,
     И та пойдет вперед через ворота
     Тяжелого саперного труда,
     Ты, у тобою взорванного дзота,
     Поймешь тогда,
Тот, кто не видел черной крови сгустков,
Холодных губ и посинелых век,
Кто в зимний день не ползал по пластунски,
Нет, тот не знает, что такое снег!

Высохло совсем лицо у деда,
Сморщилось от набежавших лет,
Старые глаза не видят света,
Плохо слышит, еле ходит дед.
     Но, когда мы в дедовской каморке
     На постое ночью собрались,
     Он надел разбитые опорки
     И с печи своей спустился вниз.
Глухо кашлял, словно из бочонка.
Ахал! Был он очень стар.
Внучка деда, шустрая девчонка
Быстро вскипятила самовар.
 Значит снова немец От треклятый!
     И когда его угомонят
     Ветер снег крутил и рвал над хатой,
     Завывая гулко, как снаряд.
Будто бы судьбу свою вручая,
Внучка чашки подносила нам.
Мы глотали воду, вместо чая
С мятною заваркой пополам.
     А потом, уже ко сну склоняясь,
     Подсмотрел я, как на образа,
     По привычке к богу обращаясь,
     Дед невидящие поднимал глаза.
Глушь Россия
Снег, поля да звезды.
Бездорожье девственных лесов
Здесь пространство меряют на версты
И лампадки жгут у образов.
     Здесь глазами полными печали,
     Чувством дружеским стесняя грудь,
     На обратный путь благословляли,
     Провожая нас в опасный путь.
И хотя мне ясно и понятно:
 Бога нет!
Но в дедовской избе
Было нескрываемо приятно,
Что молились люди о тебе.

Он шел за всеми, сколько мог,
Превозмогая ног усталость.
Но не хватило сил у ног,
Их отняла седая старость.
     Года, уже не те года,
     У жизни есть свои законы
     И он тоскливо наблюдал,
     Как уходил конец колонны.
Но к вечеру он всех нагнал
И с нами под одною крышей
Остановился на привал.
И лет семнадцати парнишка,
     Спросил его:  Послушай, дед,
     Зачем ты тянешься за нами?
     Тот только посмотрел в ответ.
     Вконец усталыми глазами.
Мы в них прочли без лишних фраз:
 Беда у общего порога!
У старика, как и у нас,
Одна судьба, одна тревога.
     А утром тот же паренек,
     Хотя и знал, что путь был труден,
     Заплечный взял его мешок,
     Сказав:  Иди, так легче будет.

Зима За дверью снег и стужа.
Холодной мглой затянут горизонт.
Полгода писем ждет она от мужа,
Он с первых дней войны ушел на фронт.
     Полгода воет сиротливо ветер
     Жена, кормилица и мать,
     Она весь день заботится о детях,
     Стараясь мысли страшные прогнать.
Придет с работы, сына кормит грудью,
Глядит в окно на мутный небосвод
И ждет письма Упорно ждет и ждет
А писем нет и, видимо, не будет.

Под самолетный смертоносный гуд
Дорогами, ведущими к востоку,
Как от чумы свирепой и жестокой
Уходят жители. Бегут
Из Вильно, Каунаса, Белостока
     Июньский воздух пылен и горяч.
     Шрапнель в нем виснет темными клочками.
     Они бегут  с корзинками, с узлами
     И слезы женские, и детский плачь
     С автомобильными слились гудками.
А им навстречу, яростны и злы,
Не испугавшись вражьего нахрапа,
Несутся наши летчики-орлы.
И гусеничным ходом тяжелы
Упрямо танки движутся на запад.
     Войска идут, войска идут, идут
     Их натиск грозен, их порыв неистов.
     И верят беженцы  они дойдут.
     И верят беженцы  они сметут
     С лица земли чуму фашистов!