Механизм этого явления, срабатывающий на протяжении жизни нескольких поколений, хорошо иллюстрирует одна мансийская легенда, касающаяся лебедя и его тотемических функций. Лебедь, повествуют сказители, был когда-то человеком, но затем из-за вражды между людьми он стал просить Бога превратить его в птицу. Желание было исполнено, и таким образом появился лебедь. Он же был сначала и царем всех птиц, а орел служил при нем князем. Впоследствии царская власть перешла журавлю, так как лебедь не умел вовремя кричать. И так далее пока царем не стал орел. Из этой северной легенды видно, как происходила смена и доминирование тех или иных тотемов внутри одной народности при естественной родоплеменной дифференциации.
То же можно сказать и о русской сказке о Трех царствах, в которой есть странноватый для современного читателя персонаж Ворон Воронович. Он действующее лицо и ряда других волшебных сказок, где выступает то в обличье гигантской птицы, способной унести в когтях похищенную жертву, то в облике человека, в которого превращается, «грянувшись об пол». В популярной сказке «Солнце, Месяц и Ворон Воронович» это существо действует вместе с небесными светилами, более того, считается их братом.
Эта космическая ипостась Ворона становится понятной, если обратиться к еще более глубоким пластам человеческой культуры, к тем временам, когда мифологическое мировоззрение протоэтносов было общим. Хотя ворон распространен по всему миру (причем, чем ближе к экватору, тем более растет число этих птиц), сакрально-мировоззренческое значение он приобрел лишь в северном полушарии, где эта птица живет оседло. В мифологическом представлении большинства народов Северной Евразии и индейцев Америки ворон не просто положительный фольклорный образ, но и первопредок, даже первотворец Вселенной. Одновременно он и классический герой-трикстер, то есть обманщик, способный на любую хитрость (рис. 31). Отголоски подобных же мифологических представлений и архаичных верований содержатся и в космизированном образе русского Ворона Вороновича. Однако по прошествии многих веков и тысячелетий с ним, по всей видимости, произошло то же, что и с Кощеем Бессмертным. С распадом былой этнолингвистической и социокультурной общности образ Ворона получил негативную трактовку, которая еще более усилилась с обособлением славянского этноса и с последующим выделением из некогда единого славянского субстрата самостоятельных племен и народов.
Рис. 31. Ворон Кутха. Иллюстрация Евгения Рачева к ительменьской сказке
По воззрениям славян, ворон хотя и вещая[24], но одновременно и «нечистая», даже зловещая птица, предвестница войн и спутница смерти (рис. 32). Сакральная мудрость ворона (чему не в последнюю очередь способствовало его умение подражать человеческому голосу) так же бесспорна, как и его долголетие (считается, что он живет не менее трехсот лет). По народным поверьям, ворон обладает колдовской, магической и гипнотической силой. Как говорится в сказке о Трех царствах, «он и хитёр и мудёр». В прошлом широко было распространено гадание по крику ворона или вороны. Древние греки различали 64 оттенка карканья, включая направление. Так, вороний крик считался благоприятным, если раздавался слева, сзади, сверху или парное число раз; и неблагоприятным, если раздавался справа, спереди, снизу или один три пять раз. Русские, должно быть, уже в древности утратили эту общеиндоевропейскую мудрость: по народному убеждению, воронье карканье не сулило ничего хорошего, откуда бы оно ни раздавалось. Отсюда дожившие до сего дня полушутливые-полуопасливые предостережения докучливому советчику или доморощенному прорицателю «не каркай!», а также досадливое резюме в случае постигшей неудачи «ну вот накаркали!».
7
Пропп был простодушно уверен, что тем самым он раз и навсегда разрешил все проблемы и ответил если не на все, то, по крайней мере, на главные вопросы. Вот ключевой вывод и кульминация книги маститого автора: «Здесь дается историческое объяснение тому явлению, которое всегда считалось трудным для объяснения, явлению всемирного сходства фольклорных сюжетов. Сходство это гораздо шире и глубже, чем это представляется невооруженному глазу. Ни теория миграции, ни теория единства человеческой психики, выдвигаемая антропологической школой, не разрешают этой проблемы. Проблема разрешается историческим изучением фольклора в связи с производством материальной жизни. Проблема, считавшаяся такой трудной, все же оказалась разрешимой» Ну и что, уяснил хоть кто-нибудь из приведенной фразы «исторические корни волшебной сказки»?
8
Справедливости ради надо отметить, что в данном варианте Василиса названа не Премудрой, а Прекрасной. Здесь попросту совместились два фольклорных образа Василисы Премудрой и Елены Прекрасной. Более же архаичным, видимо, является первый.
9
Население устья Индигирки потомки староверов, еще в XVII веке бежавших от преследования никонианской церкви и царского правительства на реку Индигирку, к самому Ледовитому океану (возможно, сохранив генетическую память или потаенные сведения о древней Полярной прародине). Нынешние прапраправнуки раскольников, несгибаемых сподвижников неистового протопопа Аввакума, в неприкосновенности донесли до наших дней особенности старорусского говора, незыблемые традиции и нетронутую систему фольклорных образов.