А Ромка у нас писателем решил заделаться! ответили за меня мои друзья-приятели.
Писателем? переспросил дядька, а далеко ли тебе ехать, писатель? Могу, если что, подвезти, но только тебя одного, с «Ундервудом», для остальных места в машине нет
Он довёз меня до дома добрая душа! и даже занёс мою находку на наш третий этаж. Прощаясь, произнёс:
Ну, удачи тебе, писатель! С такой-то машинкой она тебе особенно потребуется!
О том, чтобы починить «Ундервудъ», заставить его работать, не могло быть и речи: машинка была убита навсегда. Мало того, что у неё была безвозвратно утеряна каретка, так ещё и корзина представляла из себя единый, намертво сросшийся ком насквозь проржавевших литер. Зато, все кнопочки, хоть и бездействующие, сохранились полностью и «ять» там была, и «фита», и «Ъ», и «i», и прочие буквицы.
Я очень надеялся починить эту писачую машинку, но не судьба. На память о ней у меня остался передний щиток с корзины, на котором красуется надпись: «УНДЕРВУДЪ. Главный Представитель для всей Россiи Г. Герляхъ, Варшава, ул. Чистая 4. Отделенiя: С. Петербургъ, Караванная ул. 11, Москва, Б. Лубянка 14».
Эту писачую машинку я надеялся починить. Ну и что, что без валика? Починим! В те годы наши педагоги и наставники регулярно устраивали для нас такое массовое развлечение, как сбор металлолома. В грудах железа, принесённого учениками на задний двор школы, можно было обнаружить и покореженные, изуродованные пишущие машинки. Тут же во дворе, на табурете, сидел школьный трудовик, вооружённый молотком, отвёрткой и зубилом, и бойко убивал машинки, чтобы не дай Бог! ни одна из них не осталась в рабочем состоянии. Помню, на том месте, где он проводил свою экзекуцию, потом ещё долго валялись, словно мелкие косточки, рычажки с литерами. Эти-то литеры я и собрал в школьный портфель, надеясь вставить в свой «Ундервудъ».
Естественно, из этой затеи у меня ничего не получилось, и вскоре «Ундервудъ» был увезён на дачу, где занял своё место в импровизированном «музее забытых вещей», который мы с мамой устроили прямо на улице, возле глухой восточной стены веранды. Здесь мы поставили старенькую печку-«буржуйку», на стену присобачили деревянное колесо от телеги, рядом с которым разместились два железнодорожных керосиновых фонаря и коровье ботало; внизу, под этой инсталляцией, на чурбачках и на старой скамейке встали в ряд несколько чугунных утюгов, распаянный самовар, который я подобрал в лесу и здесь же мы разместили мою писачую машинку. Со временем, к ней добавились ещё две не настолько старинные, но не менее ржавые и фактурные.
Школьное детство навсегда оставалось позади, а вместе с ним уходили в прошлое советская власть и весь тогдашний маразм. Пишущие машинки появились в комиссионках и в пунктах проката. Туда-то я и отправился выбирать себе орудие производства. Комиссионки я отмёл сразу же: там на прилавке стояли такие рыдваны, что не имело никакого смысла даже и подходить к ним: старые конторские динозавры с разбитыми корзинами и повизгивающими каретками, они были хороши, разве что, для антуража, но никак не для работы.
На переулке со смешным названием «им. 8 марта» в маленькой конторе по прокату бытовой техники, разместившемся на первом этаже облезшей хрущёвки, я нашёл свою «Виталину», миниатюрную югославку в абрикосовом корпусе, с аккуратными беленькими клавишами и в таком же белом футлярчике. Боже, сколько же всякой ерунды было на ней отпечатано, сколько бумаги было изведено впустую! А, с другой стороны, именно на ней я набил самые лучшие свои тексты, которыми горжусь до сих пор. Сколько всего пережили мы вместе, знаем только я и Виталина! Теперь, после появления компьютера, она поселилась у меня на антресолях, но я планирую, после ремонта, выставить её на полку книжного стеллажа. Виталинка заслужила более почётного места, нежели тёмный угол в шкафу под потолком.
Я исправно платил за неё целых шесть лет с восемьдесят девятого по девяносто пятый год, пока однажды мне не позвонили на работу из пункта проката, и не предложили зайти к ним. Я зашёл.
Мы всё время смотрим Ваши передачи по телевизору, сказала мне пожилая сотрудница пункта проката, и не можем понять: почему Вы до сих пор платите нам за машинку, почему не купили себе новую в магазине?
Вопрос этот, конечно же, меня покоробил, но я ничего не стал говорить этой даме. В конце концов, люди задают бестактные вопросы вовсе не со зла. Им кажется вполне естественно, например, поинтересоваться, сколько ты получаешь денег, сколько тратишь на еду и прочую коммуналку, и куда деваешь остальные? Хамство, конечно же, но хамство не со злости, а от глупости. Как говорится, «ничего личного».
Я ведь, почему спрашиваю, продолжала эта сотрудница, наш пункт проката закрывается. Так вот, мы хотели бы предложить Вам выкупить у нас машинку по остаточной стоимости. Вам это обойдётся в 456 рублей. Согласны?
Конечно же, я согласился. Я настолько привык к Виталине, что мне даже в голову не приходило, что у меня может быть другая машинка. Ее наличие я воспринимал уже, как данность, а необходимость каждый месяц платить за её прокат, как неизбежное зло. Тем более в день на пачку сигарет я тратил тогда ровно пятисотку