За день до прихода немцев в город, его покинула местная власть. Начались беспорядки, грабежи и стрельба. Немцы вошли в город ночью при полном безмолвии населения. По брусчатой мостовой, центральной улицы Бахчисарая, шли колонны солдат и техники. Утром горожанам по громкоговорителям, установленных на машинах, объявили, что они должны соблюдать установленный комендатурой «орднунг» порядок. За нарушение расстрел. Расправы начались незамедлительно. Я видел издали в центре города повешенных людей то ли активистов, то ли партизан, но близко подойти мне не позволяла младшая сестра матери тетя Маруся, которая взяла меня под свою опеку мать была занята грудным младенцем и контуженным отцом. Но ее кураторство надо мной было внезапно прекращено: она через несколько дней попала в облаву, устроенную немцами в центре города, и в отместку за нескольких убитых партизанами немецких солдат, была задушена с другими пойманными в «душегубке» так в народе назывались карательные спецмашины.
У матери была еще старшая сестра Евдокия Ивановна. Жила с мужем и двумя сыновьями тоже в Бахчисарае. Мы часто приходили ним в гости и я играл со своими двоюродными братьями. Когда началась война, они уехали из Бахчисарая и пути наши разошлись. А нам тоже пришлось уезжать, но не по своей воле, а по принуждению.
С родителями, 1939г.
Отец
О нем надо рассказать особо. Звали его Трофим Васильевич. Родился в 1912 году в селе Коробкино, Курской области. После тяжелой контузии под Джанкоем он потерял речь и слух. Стал фактически глухонемым. А был он человеком недюжинной физической силы. Помню, еще до начала войны, пятилетним ребенком мать отсылала меня к нему на работу с туеском, в котором был уложен нехитрый его обед. Я подолгу мог смотреть как отец с напарником «распускали» по длине огромные бревна на доски. Раньше пилорам не было и доски получали вручную. Бревно укладывалось на высокие козлы, закреплялось, затем пилилось длиннющей пилой с двумя ручками по концам двумя рабочими. Один стоял на козлах вверху, а другой внизу. Сейчас я могу представить какой это был тяжелый труд, а тогда мне нравилось смотреть как опилки словно снежинки кружились вокруг этих козел и падая на землю, образовывали мягкие пушистые горки.
После оккупации Крыма немцами, несмотря на то, что мы с соседями татарами жили дружно, их политическое руководство начало очень настойчиво предлагать русским выезд в другие оккупированные районы. Мы уехали на Украину в село Троицкое, Мелитопольского района к родителям матери. Всю оккупацию отец проработал в сельской кузнице подручным кузнеца молотобойцем. Деревня без кузницы что птица без крыльев. Кузница в нашей деревне была одна на три других небольших деревеньки.
Кузнец в деревне лицо уважаемое и неприкосновенное. Ни немцы, ни полицаи кузнецов не притесняли. Я очень часто приходил в кузню и наблюдал как отец тяжелым молотом бил по раскаленной заготовке в то место, куда указывал кузнец своим маленьким молоточком. Готовые топоры, лопаты, подковы опускали в чан с водой. Эту процедуру я особенно любил смотреть. Еще мне нравилось смотреть, как отец подковывал коней. Немцы часто заставляли кузнецов подковывать своих лошадей. Большинство лошадей стояли смирно, когда им отрывали старые изношенные подковы и прибивали новые, но были лошади и очень нервные. Чтобы их подковать нужна была большая сноровка и сила.
Несмотря на то, что вокруг шла жестокая война, мы со своими сверстниками ребятней нашей улицы, часто играли в войну. «Стреляли» в своих противников из деревянных ружей и пистолетов. У меня был деревянный пистолет, покрашенный черной краской, и я гордо носил его на перекинутой через плечо бечевке.
Несмотря на то, что вокруг шла жестокая война, мы со своими сверстниками ребятней нашей улицы, часто играли в войну. «Стреляли» в своих противников из деревянных ружей и пистолетов. У меня был деревянный пистолет, покрашенный черной краской, и я гордо носил его на перекинутой через плечо бечевке.
Однажды, когда наша деревня уже стала прифронтовой и немцы готовились к отступлению, я разгоряченный очередной игрой, выскочил из калитки на улицу, а по ней шли два немецких офицера. Не знаю почему, я своим «пистолетом» прицелился в них и стал «стрелять». Дальнейшее хорошо запомнил. Один из офицеров, увидев наведенный на себя деревянный пистолет, начал расстегивать кобуру своего пистолета, товарищ схватил его за руку и между ними завязалась борьба. Этим воспользовалась моя бабушка, сидевшая на лавочке у калитки. Она схватила меня и мигом затащила во двор. В тот день моя задница была исполосована отцовским ремнем, а пистолет благополучно сгорел в печи. Родителей матери я плохо помню. Дедушка болел и лежал в постели. Бабушка была очень доброй ко мне, рассказывала сказки, подкармливала меня краюшками хлеба, который пекла в огромной печи, стоящей во дворе. Фактически она не растерялась и увела меня от беды. Во время освобождения деревни от немцев наступающими частями Советской Армии снаряд, не известно с чьей стороны, угодил в дом родителей. Не успевшие спрятаться в погреб дедушка с бабушкой погибли, а мы, сидевшие в погребе, уцелели. Тогда много деревенских жителей пострадало. Были убитые и раненые.