На слабых ногах, боясь оступиться и быстро проделать обратный путь с заведомо прискорбным результатом, можно было переломать целые руки и ноги, медленно, нащупал пальцами ног места, чтобы зафиксироваться, привстал, убедился, что падение ему не угрожает и поднял голову. Выругался. Быстрее, чем осознал, что увидел.
Картина не укладывается в голове. Апокалипсис или его фрагмент. В металлической синеве хаотично лежат разбитые, покореженные поезда. Десять, пятнадцать, а может и больше.
Изломанные линии, вырванные с мясом колесные пары, оторванные вагоны, пассажирские и грузовые, И откуда они здесь взялись? Локомотивы с большой силой раскиданы на огромной площади. Так словно в детской комнате только что закончилась бесконтрольная игра.
Всмотрелся в мертвый пейзаж, но его ничто не нарушает: ни звука, ни малейшего движения. Вагоны, вагоны, вагоны. Вагоны везде. Повсюду. Металлические и деревянные «теплушки». С разорванными боками, раздавленные, без стекол. Лежат на боку. Вверх колесами.
Путь, каким они попали сюда, похоже, ему знаком на личном, весьма болезненном опыте, Павел погладил больную руку. Получить такие повреждения можно, только рухнув с приличной высоты. Павел немного разбирался в моделях и видел груда металла неоднородна.
В свалке современных электропоездов видны, оторванные от огромных, с человеческий рост, железных колес рычаги, как лапки кузнечика. Они приводят в движение старые черные паровозы с красной звездой на котле.
Сейчас рычаги, изогнулись, торчали вверх, как будто гигантский представитель рода саранчи сдох и лапки мертвого насекомого навсегда неправильно выгнулись. Определить возраст паровозов с такого расстояния невозможно. Но он готов поспорить, многие из этих поездов колесили еще по дорогам царской России, до революции, а некоторые попали в СССР в качестве трофеев по итогам Второй мировой войны.
Картина породила еще большее количество вопросов. В голове выстраивались цепочки догадок. Процесс затянулся. До тех пор пока нечто внутри не решило пора в обратный путь. Павел замер и стоял, вытянувшись как струна. От напряжения тело заныло. Произнес в пустоту, Да, пора вниз.
Известно забраться на дерево намного проще, нежели спуститься. В подобную ловушку попадал практически каждый мальчишка. Отчего то ветки дерева не приспособлены для спуска вниз и легкий путь наверх оборачивался крайне неприятной вещью. Именно в это время набивается наибольшее количество синяков, ссадин, царапин.
Здесь не легче. Назад ведет абсолютно ровная железная дорога под хорошим уклоном. Вновь пришлось опуститься на колени и чтобы сохранить центр тяжести пятиться назад, ощупывая ногами дорогу. Можно конечно рискнуть, спрыгнуть в мусор, но боязнь утонуть и захлебнуться в нем заставила отказаться от идеи.
Возвращаться, может это и намного дольше все-таки лучше проторенной дорожкой. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.
Возвращаться, может это и намного дольше все-таки лучше проторенной дорожкой. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.
Миновал четвертый вагон. Навалилась такая слабость, что мелькнула предательская мысль отпустить руки и кубарем скатиться вниз. Но жажда жизни не позволила это сделать. Вопреки всему происходящему жить хотелось, так же как и всегда. Жизнь хотелось выбрать до последней минуты, что отвел кто то сверху.
Чем ближе основание горы, тем тоньше становится слой отходов. Первый вагон возвышается над полигоном метра на полтора. Здесь другого выхода нет. Прыжок вниз. Потому что прикидывать, выверять и ждать нет сил. Прыгнул и охнул от боли. Адская прорезала руку и, словно эхо, отозвалась во всем побитом теле. Сделал пару шагов, кинул сумку среди картонных коробок тут их лежит целая куча, и, продавив их, завалился на бок. Спать.
Неизвестный внутри подсказал на поверхности ночь. Тяжелый сон быстро и незаметно выдернул из полутьмы подземного хранилища отходов в полную тьму. В тот крепкий сон, когда не снятся сны.
Первая мысль после пробуждения снова вопрос, Есть ли здесь, на этой свалке, что растянулась на километры вокруг кто то живой? Захотелось встать, сложить руки в рупор и закричать «Лююююди». Но повреждена рука, а во-вторых, откуда-то из глубин сознания всплыло попытка обречена на неудачу.
Будучи там, наверху, признаков жизни Павел не увидел, сколько не всматривался, и была большая вероятность, что это будет бесполезная трата сил и времени. Крик в пустоту, да и докричаться до кладбища паровозов так он окрестил груду металлолома нелегко.
Кладбище находилась на значительном удалении, и теперь едва показывалось над рваной линией горизонта, что образовал полигон. Прикинул, Преодолеть нужно будет километра пять семь километров, а может и больше, Павел вел нехитрый подсчет навскидку.
С высоты все, как на ладони тут он впервые трезво осознал, что помещение, в котором находится, имеет исполинские размеры. Справа возвышалась гора, слева десятки разнокалиберных колонн, между которыми ничего не угадывается. Окраина подземелья по-прежнему скрывается от глаз.