В смысле «кто-то должен быть»? поинтересовался я, не сводя с него взгляд. Он всё больше настораживал меня.
Мои, домашние. Я же не один мои должны меня ждать. Я должен к ним он присел на корточки и обрывисто начал нести несуразицу. К моим надо. Я не хочу тут быть, меня мои любят, почти шёпотом прохрипел он и чуть согнулся. Кажется, он плакал. Во всяком случае, закрыл глаза руками. Мне показалось, что причина его безумия безвыходное, медленное приближение неотвратимой смерти. Так странно может себя вести человек, который знает, что его казнят. Да что я об этом знаю, что так сужу?
Кто тебя любит? Моя надежда на то, что он вспомнил о чём-то, о чём может рассказать, не увенчалась успехом после его опять потупленного взора на пол.
Не помню. Я не помню Я не помню зарыдал он, закрывая ладонями глаза. Я люблю их, они меня любят. Я не один, я живой! Слушай, я живой! ЖИВОЙ! он встал и подошёл ко мне, прежде чем я понял, что делать. Он схватил меня за плечи и, плюя словами мне в лицо, взмолился: Скажи, что я живой!
Живой ты, старик, живой! И я живой. Мы оба живые! Просто в дерьме каком-то, но я знаю: разгадка где-то близко, попытался успокоить я его и понял, что у меня получается. Его дыхание выровнялось, но я слышал, как бьётся его сердце. Всему есть объяснение. Я следил за его взглядом, который ушёл куда-то вглубь его мозга.
Я живой! он заулыбался, как ребёнок, но его старое лицо с такой улыбкой внушало лишь признаки безумия. Прости, что на меня нашло не знаю. Вдруг его глаза прояснились, и он мотнул головой, словно сбрасывая остатки сна: Такое чувство было, что всё конец.
Старик встал напротив окна и при свете нескольких прожекторов начал разглядывать свои ладони. Сначала он потрогал их пальцами, потом понюхал одну из ладоней и так иронично улыбнулся, что мне стало искренне жаль его. Я убедился, что он всё понял, но теперь будет держать себя в руках. Он спросил (теперь уже намного спокойнее):
Как думаешь, парнишка, что это за свет? Это Бог?
Бог? И тут я понял, что слово «США» потеряло для меня смысл, ещё только я попал сюда, но отголоски еще теплились где-то в глубинах сознания, но вот слово «Бог»! Нет, оно не потеряло, а наоборот, имело единственный здесь смысл. Свет прожекторов будто слился со значением всевышней силы, и всё стало яснее. Точнее, хотелось, чтобы стало так. Я не знаю!
Может, нам нужно туда? Там наши родные? Которые любят, и я вспомню их имена, а они меня. Хочу обнять своих. Он опустил взгляд. Не хочу быть один.
Он вёл себя как ребёнок в его голове словно перемешивались мысли. То нёс полнейшую ахинею, то снова говорил нормальным тоном.
Слушай, мужик, ты давай не кисни! От этого ещё больше с ума сойдём и тогда нам уже никто ничего не объяснит. Тебе нужно знать: та чёрная река, если ты не заметил, это собаки. И они там!
Мы сели на подоконник и уже забыли о холоде, челюсть у него больше не сводило. Мы смотрели на прожектора, а я смотрел вокруг, но собак так и не было видно. Я не выходил из этой комнаты не только потому, что здесь жуть как страшно в коридорах, заполненных тьмой и иллюзией страха перед собаками, но и потому, что не хотел отходить ни на шаг от этого единственного человека, который со мной здесь. Мне казалось, если я на минуту отойду в другую комнату, то, вернувшись, уже не застану его, как этих собак: они были реальны, пока я бежал, но потом исчезли за воротами.
Мы уже сколько так сидим, а там ни одного звука! Ни одного движения, сказал старик, смотря на два старых полуразрушенных дома и груду камней, на которых я проснулся.
Ты где очнулся? И как давно?
Не помню. Помню, что ты бежал, а за тобой река черноты, словно она выталкивает тебя откуда-то. Мне так показалось, а оказывается, ты бежал от собак! Слушай, мне так страшно стало, что я не хотел, чтобы ты убежал куда-нибудь в другую сторону. Звал тебя как мог не хотел остаться один.
Меня тоже как будто что-то тянуло сюда ноги сами бежали, неосознанно улыбнулся я.
У меня нет ни имени, ни фамилии я пустой. Слушай: если кому-то из нас хана Давай хотя бы назовём себя как-нибудь.
Меня тоже как будто что-то тянуло сюда ноги сами бежали, неосознанно улыбнулся я.
У меня нет ни имени, ни фамилии я пустой. Слушай: если кому-то из нас хана Давай хотя бы назовём себя как-нибудь.
Я не помню своего, сказал я.
Давай назовём себя как-нибудь, повторил он, и тут у меня в голове промелькнули едва уловимые мысли, которые могли исчезнуть так же внезапно, как и появились; моей целью было их зафиксировать и запомнить. Потому что я тоже не знаю, как меня зовут.
Запомнить Когда я боялся темноты, то не хотел засыпать в одиночестве, особенно если женщина, которая жила со мной, должна была уйти куда-то, и я просил её остаться, чтобы она подождала, пока я засну. Или, когда я был один, я заводил будильник на телевизоре, хотя я и не помню, что значит телевизор, но помню, что имею в виду. Это какой-то объект шума, который следует за тобой, перед тем как заснуть. Так вот, сон как уход в темноту одиночества, но мы хотим, чтобы нас сопровождал шум. Или чтобы кто-то был рядом прежде, чем мы заснём, так же как и этот старик, который боится исчезнуть, а если ему и придётся исчезнуть, то он хочет оставить после себя иллюзию этого самого шума. В данном случае этим шумом будет являться моё знание его имени. Чтобы он не исчез сразу, а чтобы его Эхо ещё запечатлелось кем-то Что за мысли у меня в голове?