Обыкновенно, ничего хорошего из этого не получалось сплошь одни отходы. Которые, впрочем, регулярно вызывали приступы восторга у Капитона, его слуги. Горючая жидкость доставалась молодому человеку в количествах, значительно превышавших его потребности, поэтому он выгодно приторговывал неудавшимся первачом с крыльца, сразу за черной дверью с табличкой «Томас Фукс».
Когда тени сжались и загустели, а солнце коснулось неровных стен фахверкового домика, чёрная дверь наконец открылась и на пороге появился Капитон свежий, выбритый, в чистой рубахе и с огромной зелёной склянкой на руках.
Осмотрелся и закричал:
Сенька!
На этот призыв у дома напротив скрипнула телега. Давно уже неходовая и трухлявая, припёртая горемычным владельцем к стене и забитая, казалось, никому не ведомым тряпьём, она качнулась, замычала, накренилась и опустела, произведя на свет огромное существо, в целом напоминавшее человека. Таким, наверное, у провинциальных художников обыкновенно выходил Голиаф.
Мужики расступились и заспанное человечище подошло к Капитону. Это был Сенька-пробник. Пить немецкую «отраву» вперёд Сеньки не решались мало ли что заморский супостат учудил. В памяти воскресал Прохор, половой из трактира «Под лососем», который прежде чем преставиться, жутко мучился животом, вонь стояла такая, что даже лошади шарахались.
Сенька-пробник тщательно растёр глаза, взял стакан, насупился, присмотрелся, мокнул в водичку серый палец, понюхал, лизнул, поморщился и, перекрестившись, опрокинул стакан мужики вдохнули Сенька зажмурился, крякнул, присел, сжал до дрожи кулаки мужики выдохнули: «Поди Тойфель, не иначе!».
Названия немецким первачам мужики придумывали, прислушиваясь к ругательствам доносившимся сверху, из лаборатории на втором этаже. Шайзе дингсбумс тойфель Последний ценился особо, потому что имел такой немыслимый градус, что даже бывалый питух Пафнутий, проглотив однажды всего ничего, распух лицом и долго пугал прохожих своим карминово-красным носом, совершенно несвойственных человеку пропорций.
Сенька-пробник выпрямился, отдышался и пробасил:
Ууух. Вот же дрянь, братцы яд смертельный!
Ну а пить то можно? поинтересовались мужики.
Атож! Кажись посильнее Тойфеля будет!
Ух ты!..
Обрадованный Капитон назначил цену и крепче обнял бутыль.
Пообедав, Томас Фукс выглянул в окно и расстроился: «И Капитон туда же! Чёртов дурак. Сколько же людей от водки пропадает». Закрыл окно, отошёл и задумался. «Если слуга пьёт, не будет ли благоразумней оставить окно открытым? А то случится, не дай бог снова когда змеевик лопнул и комнату заполнил сонный газ. Не прибеги тогда на шум Капитон лежать мне сейчас в земле, на другом берегу Невы, рядом с Блументростом, Гольдбахом и Байером», Томас поёжился. «А ведь у меня семья, дети, Гизела и Ганс или Гюнтер? Гюнтер или Ганс? он потёр лоб. Пора бы уже домой, а то не ровен час забуду, как жену с тёщей зовут, а это уже куда более опасный конфуз».
Нынешний эксперимент Томас проводил до самого вечера. Тень уже накрыла окно, а на столе у немца ещё продолжалась таинственная возня химикатов. Жидкости булькали в английских ретортах, пузырьки водили хороводы по лабиринтам венецианских змеевиков, пушистые волокна разноцветных газов лениво стекали на стол, и, перевалив через край, растворялись по пути к деревянному полу. Шепелявили горелки, подсвистывали трубки, бубнили колбы, в воздухе носился запах вяленой рыбы, табака и сероводорода. Томас увлечённо следил за ходом опыта и даже записывал (пока случайно не макнул перо в одну из пробирок). К вечеру, когда его исследование неожиданно зашло в тупик, в большой плоскодонной колбе, которую Томас называл «Фрау Фетбаух», вместо необходимой прозрачной жидкости возникло странное чёрное вещество, на вид густое и вязкое. Оно плавало в голубоватом растворе, не касаясь стекла, как затаившая грозу лохматая туча.
Томас прикоснулся к холодной колбе туча заворочалась и устремилось к пальцам немец одёрнул руку.
Jeez! Was für ein Patsche! вырвалось у немца.
Патше?! удивилось уличное эхо.
Verdammt Patsche! повторил раздосадованный Томас, легонько пнул остроносым ботинком сундук со склянками и направился прочь. Фьокла, ушин!
Следующим утром сундуку досталось дважды. Немец вошёл в лабораторию и обнаружил «Фрау Фетбаух» совершенно пустой. Выпучив глаза и вооружившись щипчиками, он поднял с пола наполовину съеденный солёный огурец, успевший подёрнуться белой плёнкой. Губы немца сжались, рот искривился в презрительной гримасе, глаза налились тевтонской яростью:
Ка-пи-тон-н-н-н, завыл химик.
Тишина.
Капитон!
Снова тишина.
Дважды пнув ящик, Томас спустился вниз, но и там слуги не нашлось. Обыскав дом, он вышел на улицу и осмотрелся.
Ка-пи-тон-н-н-н!
Так он в жило похандохал, хер барон, отозвался старик, обвешанный баранками.
Немец открыл рот и застыл на месте.
Ну, чё тараньки выпучил? удивился старик и подпёр бока.
Russische stumpfsinnigen Männer! выругался Томас и поспешил за дверь.
Вечером Капитон пришёл сам. Заросший, вонючий и в рваной рубахе. Весь в земле и с единственным уцелевшим ногтём на руках. Бурые пальцы, впалые щеки, ужас в глазах. Фёкла увидела и вздрогнула. Томас собрался ругать, но увидев слугу в таком жалком виде, только поморщился. А что сказать? После пьянки и не такое бывает. И всё же одна деталь озадачила немца как этому русскому удалось отрастить такую длинную бороду всего за сутки, да ещё и с проседью?