Самошкин развел руками, мол, он обязан по справедливости, никому не потакать, будь то брат, сосед или просто услужливый человек. Нет уж, возразил Юрка, я бы лучше на муке. Таскай, знай себе а там сто сортов всяких, бегай по складу с ящиками. Тоннажа не видно, а измочалишься вдрызг, за полдня язык на плечо вывалишь.
Бригадир недовольно хмыкнул. Юркиного поведения старший брат вообще не одобрял. За пять лет своего бригадирства старший Самошкин вел политику, в которой главным признаком нормального поведения дел в бригаде являлось уважение к личности бригадира. В основном, ребята подобрались в этом смысле хорошие. Вот лишь Юрка из своих же, родной брат, а никак не поймет преимуществ такого поведения. Тут тебе и премии, и отпуск на материк в лучшее время, и другие всевозможные блага, которые можно вырвать с производства. Но Юрка, глупый человек как заартачится и все по-своему, даже критикует брата принародно.
Старший Самошкин устал внушать младшему, Юрке, как тому полагается себя вести. И на псих срывался, орал мать-перемать, тряся брудастыми щеками. И по-хорошему, ласково пробовал: дома при каком-нибудь застолье, обнимал брата за плечи, чертя пальцем по скатерти, втолковывал свою «дипломатию»: Пойми, Юрка, я за всех наших стараюсь. Пропадем же в этой сволочной жизни, если не скучкуемся Одного отца дети, а ты такой дурной
В окно биндюжки постучали пришли еще машины под муку. Толик Турусин, весь как на пружинках, соскочил с батарейной трубы на скамью, со скамьи на пол. Натягивая свой бушлат, подгонял ребят. Ты, это самое, Толик, с заминкой сказал бригадир, собери-ка вечерком совет бригады.
Турусин уже в туго перетянутом солдатским ремнем бушлате, в завязанном вокруг шеи башлыке, всем телом, как водолаз в скафандре, повернулся к Самошкину. Ну и соберемся у меня. Всем нашим скажу. Как раз жена пельменей наморозила. Не-е, Толик, сожалеюче протянул бригадир, под пельмени не получится. Тут не все так просто, он показал пальцем на приказ, пришпиленный к пожарному щиту. Тут на трезвую голову решать надо. Ты обмозгуй, понимаешь, в глубину это дело. Ты же у меня в этом деле спец.
Утром следующего дня Самошкин, пересчитав бригаду, вздохнул, будто кит на берегу. Ну вот. Шестерых нет. Где они? Эх-хе-хе.
Толик Турусин выпалил, как из пулемета: Два в отгуле, один в отпуске, три на больничном На больничном хмыкнул Самошкин, рыская глазами, у кого бы стрельнуть папироску. Вот скоро введем новый порядок, он ткнул пальцем в приказ на пожарном щите, поболеете тогда, поболеете Это что ж, тогда болеть нельзя будет? спросил угрюмый с похмелья Федотов, который чаще других страдал радикулитом. Будешь беречь свое здоровье, с усмешкой вставил Турусин. А то вред всей бригаде. Уменьшается объем выполнения работы, понял?
Причмокивая негоревшей папиросой, Самошкин, придав лицу серьезность, значительно объявил: Короче, чтоб все слышали, с той недели будем на отдельном фонде зарплаты. Ясно? Не ясно! вылез вперед из толпившихся грузчиков Иванов. Объясни народу, что значит отдельный фонд зарплаты. Кроме того, что болеть нельзя. Там, между прочим, Иванов тоже показал на пожарный щит, написано и про выборы бригадира Граждане, граждане! Толик Турусин, отвлекая внимание на себя, захлопал в ладоши, замахал руками и заговорил быстро-быстро, со всякими шуточками-прибауточками. Самошкин замер с помертвевшим выражением лица, будто в предынфарктном состоянии.
Братаны-докеры, романтики погрузочно-разгрузочных работ, все будет по-старому, не кипятись. Воткнемся в суть дела новенькое только то, что теперь мы берем денег под аванс столько, сколько наобещаем выполнить погрузок. А обещать мы умеем, а?
Турусин скорчил лукавую мордочку. Послышались смешки. Турусин тут же вмиг сделался серьезным и продолжил печальным голосом: Если, конечно, тебя нет на работе, то бригада, значит, меньше тонн перекидает. Так в одну смену, потом в другую и что ж? Выходит, мы обманщики, деньги свои не отрабатываем. Денег нам следующий месяц не Что? Правильно, сосите лапу Ты, это, брось свои ужимки, мрачно оборвал его Иванов. Что ты крутишь? Объясни народу конкретно. Да? Иванов дернул головой, будто обращаясь к стоявшим за его спиной. Граждане, по чепухе не надо шуму. Турусин развел руками и сделал лицо свое глубоко расстроенным. Конкретно? Так я вам и конкретно. Пор-рядок! Турусин опять преобразился: вытянулся натянутой струной, холодный взгляд, жесткое лицо. Он выкинул вперед руку и сжал кулак. Порядок должен быть. А мы все погрязли в бардаке. Железный порядок и мы победим
Самошкин уже отдышался, пока его заместитель давал спектакль. Тихим, усталым голосом он сказал: Ладно, об чем базар, мужики. В новой этой системе что хорошо кто хочет заработать, тот заработает. Введем на каждого учет тоннажа, по нему и платить будем. Вот.
Иванов опять перебил ехидным голосом: Учитывать-то, кто будет? А-а? Совет бригады будет учитывать, буркнул Самошкин и сунул в губы уже истлевшую папиросу. А-а, тогда заранее можно сказать, кто больше всех заработает, засмеялся Федотов. Теперь надо на работу со своими весами приходить, свой тоннаж завешивать. Федотов! прикрикнул Самошкин. Ты лучше сиди и молчи. Твои прогулы, между прочим, я больше прощать не собираюсь. Вот именно, тявкнул вертящийся вокруг бригадира Толик Турусин. Ка-а-кие прогулы? Ты замолкнешь, или нет! рявкнул на Федотова один из родственников Самошкина, то ли его кум, то ли свояк, прапорщик в отставке Утюгов. Кто это придумал?! громко, чтобы перекричать гвалт, спросил Володька Ильин, стройный поджарый парень, над которым посмеивались за его молчаливость и уважали за то, что легко работает, будто танцует. А в других бригадах тоже так?