В то утро шёл с Витькой Шестаковым по берегу Шегарки вверх к Жирновке. Шли мы по левому берегу с удочками в руках и на всякий случай к концу удилищ были привязаны и петли из проволоки для силения щук. Было раннее лето и щуки после долгой зимы весьма охотно «вылезали» погреться на солнышке, постоять, подремать у берега. Обычно знаешь эти места, любимые щуками. Подошли тихонечко к третьему омуту и в полынье из разводьев пёстрой щучьей травы, где обычно стоят разбойницы, ничего не увидели. Но что то было непонятно нам! Обычно светлая полынья длиной более полуметра в окружении трав на этот раз была вся чёрная. И тут я, внимательно всматриваясь в это место, и не понимая, что это там, вдруг вздрогнул всем телом. Из воды на меня зло смотрели строгие, величиной с небольшое блюдце, щучьи глаза! Всё это место, обычно занимаемое небольшими или средними щуками, на этот раз было занято огромной головой и частью чёрной спины гигантской щуки! Остальная часть тела и хвост были невидны в тени водорослей. Хищный нос, огромные жёлтые глаза, на гигантской голове течение шевелило древний мох! Страшное зрелище! Витька Шестаков тоже увидел щуку. Нас обоих охватил озноб. Витька горячо зашептал мне на ухо:
Вот это да! Ой, какая щучара! Это Силаиха! Сейчас выпрыгнет и утащит нас в воду!
Давай назад!
одними губами просипел я. Глядя завороженными глазами в жёлтый свирепый глаз ведьмы, мы тихо попятились наверх, стараясь не шуметь. На самом верху берега от сердца отлегло теперь щука не достанет нас! Нашими тонкими силками и нечего было думать силить её. Она бы просто порвала их. Да и вдвоём мы бы ни за что не вытащили это чудовище!
Витька говорит:
Колька! Что смотреть? Мы её ни за что не вытащим. Бежим к Ивану Крылову. Он знает в этом деле толк. Тем более, его дом недалеко. Погнали?
Прыжками понеслись во Вдовино, перелетели через висячий мостик. На наше счастье Иван был во дворе и рубил дрова. Задыхаясь от быстрого бега и волнения, наперебой затараторили:
Дядя Ваня! На Силаевском омуте стоит здоровенная щука! Таких у нас на Шегарке отродясь не было! Вы можете поймать её, а мы просто испугались такую щучару!
Иван поверил нам и быстро собрался. Достал толстенную проволоку и привязал её к тонкой жердине. Мы на радостях похохатывали нелегко придётся теперь нашей «знакомой»!
Прибежали. Щука ушла! Её нет! От злости Иван выругался и далеко швырнул в воду жердь удилище, а мы чуть не заплакали от обиды.
Но сосед Шмаков всё-таки подстрелил Силаиху! Рассказал как- то нам:
Видел вашу знакомую щуку. Слушайте. Как-то охотились с братом. Подстрелили из малопульки двух рябчиков, идём к деревне Подошли мы с к омутам. И вдруг смотрим от берега пошла какая то рябь и тень в воде. Остановилась. Пригляделись в воде бревно. Господи! Да это же огромная щука! Метра два или больше! Глаза жёлтые, злые с чайное блюдце! На огромной голове древний мох шевелится. Страшно стало нам. А щука бревно насмотрелась на нас и тихо тихо уходит вдоль берега вглубь. Мы стояли, как заворожённые. Опомнился я, схватил малопульку, прицелился в жёлтый глаз щучары старухи древней и выстрелил. Буря поднялась в воде, как граната взорвалась! Ушла щука! Ждали, смотрели минут десять, даже прошли вдоль берега. Нет, не всплывает! Живая осталась, видно.
После этого случая никто долго не видел Силаиху. Только через полгода она как-то зашла в сельмаг. Все ужаснулись от её вида! Один глаз вытек, и от этого и без того отвратительное лицо ведьмы стало ещё страшнее.
В это же лето исчез Шмаков. Пошёл на охоту в тайгу, и не вернулся. Сколько его не искали пропал человек!
Прошли первые дожди, и в конце июня разразилась ужасная гроза. Всё
чёрное небо в сполохах, канонада такая, что всё дрожит, а вода идёт по улицам ручьями. А мы рады дождю, молнии, грому и я пою:
Дождик, дождик, посильней! Пригони моих свиней! Свиньи пасутся,
пастухи дерутся!
А брат Шурка вторит:
Гром гремит, земля трясётся! Поп на курице несётся!
Отчим отвесил обеим затрещины:
Вы что гневите Бога? Разве можно так говорить в такую погоду? Ой,
не к добру всё это!
Мы тоже присмирели. Окна закрыты ставнями, двери на засов, страх
Божий! Деревня как вымерла. Ни одного огонька, собаки молчат, кажется,
конец света наступил. Филипп с матерью серьёзные, молятся на икону с
лампадкой, вздрагивающей от ударов, раскатов грома. Отчим косится на
зашторенные окна, шепчет вместе с молитвой:
Боже! Спаси нас и сохрани! Господи, отведи беду! Спаси нас и помилуй!
Наконец, прояснивается, но, несмотря на ещё льющийся дождь, все выбегают из изб, гонимые тревожными ударами в рельс.
На деревне бушуют три пожара, убило молнией бабку Смирнову, а также племенного бугая на ветлечебнице, а здоровенный кобель у Татьяниных сгорел дотла вместе с
цепочкой. Шегарка бурлит так, что вода идёт поверху моста, а некоторые
избы стоят на метр в воде. Все эти новости мгновенно передаются из уст в
уста. Мы прибегаем к Смирновым. Несколько мужиков с лопатами спешно
на пригорке выкапывают яму, несут, закапывают по грудь белую, как полотно, бабку в свежую землю. Но она так и не ожила. Женщины крестились и шептали: