«Информация подтвердилась. Меры приняты. Желаем успехов».
С одной стороны, такая оценка труда вызывала у Михаила Николаевича чувство законной гордости. Но с другой стороны, он понимал, что она же и определила его дальнейшую судьбу. «Рубикон» был перейдён и легкомысленному отношению к тому, что с ним приключилось, наступал конец.
Утешало одно: война была где-то там, далеко. Где-то там бежали в атаку или лежали в грязи. А здесь ходили в оперу и ресторан, на званый вечер и в публичный дом, в синематограф и к очередной любовнице. Здесь не было слышно шума приближающегося или удаляющегося фронта зато всегда была слышна музыка из дверей кафешантана, звучные хлопки бутылочных пробок, нескончаемые «Силь ву пле!», «Миль пардон!» и «Извозчик!» И даже перемещения штаба следом за наступающей или же отступающей армией ничего не меняли в устоявшемся «modus vivendi» тылового офицера.
И всё в жизни Михаила Николаевича, штабс-капитана и офицера для поручений при штабе командующего Волонтёрской армией, так бы и шло, если бы не Его Величество Случай. Нагрянул он в один из ноябрьских дней восемнадцатого года. Дежурство уже шло к концу и Михаил Николаевич со скучающим видом ворошил кипу бумаг, лежащих на столе с самого утра. Он так и не удосужился прочитать их: после «вчерашнего» голова раскалывалась, как перезревший арбуз.
С невыразимой тоской он подумал о том, что до очередной попойки у князя Пещерского ещё целых два часа а занять их нечем. Он уже почти собрался упасть духом, как вдруг дверь с шумом распахнулась и порог решительно перемахнул краснорожий, седоусый мужик лет пятидесяти в генеральской шинели, в заляпанных грязью сапогах и с мятой папахой в руке.
Это был Вадим Зиновьич Кобылевский, известный во всей армии бабник и выпивоха, в офицерской среде за глаза именуемый «Кобелёвский» за свои, отнюдь не ратные, подвиги. Генерал прибыл в штаб для того, чтобы представляться командующему по случаю назначения его командиром пехотной дивизии. Он и сегодня был изрядно «подшофе», но на ногах держался крепко: его способность выпивать чуть ли не по ведру и не пьянеть при этом снискала ему заслуженную популярность в офицерской среде. Стремительным шагом генерал миновал адъютанта и порученца, как вдруг остановился, словно что-то разглядев периферическим зрением. Круто развернувшись, он раскинул объятия и двинулся в сторону штабс-капитана, оглушительно ревя на ходу:
Ба, ба, ба! Мишка! Дружище! Какими судьбами?!
В «германскую» жизнь и вправду не единожды сводила обоих вместе. Но чаще это случалось за карточным столом или столиком в ресторане, чем в передовой цепи идущих в штыковую атаку. И за картами, и за рюмкой Михаил Николаевич и Вадим Зиновьич, несмотря на различие в чинах, были достойны друг друга.
На глазах у изумлённого адъютанта генерал крепко, по-медвежьи, обхватил штабс-капитана и трижды, в засос, поцеловал его. Ароматом свежевыпитой мадеры разило от него за версту.
Мишка, мать твою так, гремел Кобылевский, сотрясая воздух и стены, как я рад видеть тебя целым и невредимым! А помнишь, как мы с тобой
Мишка, мать твою так, гремел Кобылевский, сотрясая воздух и стены, как я рад видеть тебя целым и невредимым! А помнишь, как мы с тобой
Кобылевский усиленно пытался вспомнить хоть какой-нибудь подвиг, совершённый ими на пару. Но вспомнить он мог одни лишь имена девиц из заведения мадам Мими, которое они действительно нередко посещали на пару с Михаилом Николаевичем. И он счёл за благо «свернуть» воспоминания.
А, чёрт с ним, с прошлым! Скажи мне лучше, какого хрена ты тут просиживаешь галифе?! Айда ко мне в дивизию вот, где настоящее дело!
И он выразительно щёлкнул себя указательным пальцем по горлу, наглядно демонстрируя характер «настоящего», в его понимании, «дела».
Ничего не потеряешь, Мишель: будешь при моём штабе этим как его
Он неопределённо покрутил рукой в воздухе.
Ну, в общем для разных поручений!
Складывающаяся ситуация изрядно озадачила Михаила Николаевича. С одной стороны, такая перемена места службы требовала санкции Центра. Но с другой, имелся сметающий всё на своём пути, как разъярённый бизон, Кобылевский, противостоять которому не было никакой возможности.
Чего тут думать, штабс-капитан?!
Кобылевский уже не агитировал, а констатировал.
Сейчас мы с Иваном всё это дело перетолкуем и утрясём! Через пять минут я возвращаюсь и вижу тебя с чемоданом на пороге и счастливой улыбкой на лице!
Минут через пятнадцать не уложился, точнее, не залился в пять Кобылевский дохнул на Михаила Николаевича ароматами коньяка, только что распитого с командующим.
Как?! уставившись на адъютанта, изумился он на манер гоголевского Ноздрёва. А где чемодан?! Где улыбка?! Или ты меня не уважаешь?!
Окончательно теперь осознав, что фортуна сделала очередной поворот и, увы, без его участия Михаил Николаевич взмолился:
Ваше превосходительство, помилуйте! Как можно так вот сразу?! Надо же проститься с товарищами с дамами И потом, я сегодня приглашён князем Пещерским! Там будет одна такая Словом, я обещал! Не пойти значит поступиться своей честью, Ваше превосходительство!