Он купил себе русское отчество «Иванович» (вместо «Исакович»), «русскую» национальность в паспорте, и передал ее своим детям. Невероятно комично эта национальность сочеталась с внешностью его дочери Идки красавицы жгучего еврейско-индийского типа, которая, к тому же, поменяла по настоянию мужа геркину нейтральную фамилию «В*ский» на откровенную «Циперович».
Позднее, в постперестроечном дурдоме, Герка дорого заплатил за свою «русификацию». Уже выселенные из возвращенного прежним хозяевам шикарного дома, два года они не могли получить израильскую визу: Герка уничтожил все подтверждения своего еврейского происхождения. Когда он, обозванный идиотским именем «Георгий ИвОнович», все же прибыл в землю обетованную, он был уже тяжко, запущенно болен сердцем. Года полтора он прожил на съемной квартирке в Бат-Яме, задыхаясь и пася в палисадничке внуков, потом лег в больницу и тихо умер, как праведник, во сне, ночью перед назначенной операцией шунтирования. Господь простил ему, коли они были, его заблуждения и прегрешения. Не станем и мы судить.
Я хорошо помню геркины похороны летом 1995 года. Нас тогда уже было довольно много в Святой Земле много для одной семьи. Но нового репатрианта Герку хоронила семья и только семья, и как же сиротливо было нам на огромном разрытом глиняном пространстве нового кладбища в Кфар-Ха-Ярок41 Весь этот ритуал короткий, не откладываемый по закону ни на полдня, кажущийся скомканным и не только не торжественным, но даже словно чуточку стыдным, потому что наша новообретенная традиция не приемлет ни часа лишнего присутствия среди живых непогребенного мертвеца42, все мы проходили тогда его впервые.
Мы старались изо всех сил. Мужчины покрыли головы. Женщины повязали платки. Геркины дети в надорванной одежде прилежно повторяли за раввином незнакомые, странные слова молитв. Испуганные глаза геркиных внуков проводили укутанное саваном тело, опущенное, по обычаю, прямо в землю, в коробку из каменных плит без дна. На глиняную кучу, украшенную нашими цветами, беспомощно присел младший внук, и долго еще сидел: тихий, потрясенный, шевеля иногда губами, словно разговаривая с потерянным дедом
Я вдруг увидела нас сверху горстку пришлых людей в горячей и горькой глиняной пустыне. Но один из нас уже лег в эту землю.
А моего деда тогда еще не было в стране
Кладбище в Кфар-Ха-Ярок43 с тех пор расцвело и зазеленело. Но деда мы положили не там. Он пережил Герку на шесть лет, и спит теперь на высокой террасе, на Горе Отдохновения в Иерусалиме44. А мать моего мужа, которую я так и не успела увидеть, лежит в Хайфе, и от ее могилы на склоне горы Кармель видно море И потерянная когда-то с эмиграцией «любовь к отеческим гробам»45 возвращается на свое законное место в нашей жизни. Мои дочки не успели ощутить потери.
Квартирный вопрос
Когда мои родители уезжали в Израиль, квартиру свою они за символические деньги оставили маминой лучшей подруге тете Милке. Ну, так вот уж получилось, продать иначе было тогда невозможно, назначенная цена быстро превратилась в ничто. Среди родительских знакомых были и есть люди, которые считают Милку хищницей, а родителей одураченными болванчиками.
Конечно, денег жалко. Но я все равно рада, что в нашей квартире живет Милка. Милка очень хороший человек. Когда-то давно, при том что убежденная коммунистка, она отстояла меня со товарищи и спасла от исключения из института. Ну, там, иврит учили, самиздат читали. Стихи писали сомнительного содержания Кто-то написал письмо, что на факультете «орудует сионистская организация».
Кто-то! Мы много лет не знали, кто именно. Узнали только после скоропостижной смерти персонажа это была наша преподавательница языкознания, которую обожал весь факультет, от мала до велика:
Один предмет, извольте видеть,
Он знал когда-то назубок:
Нечипоренко46! он обидеть
Пренебрежением не мог!
Невозможно даже представить себе человека, более обойденного нашими подозрениями тогда Вот как бывает.
Так вот, Милка была тогда деканом, членом парткома института. Как всегда в поганой среде академических функционеров, все интриговали, ее многим хотелось скинуть. И она, зная это, «скинулась» сама: обменяла письмо на свое деканство.
Я люблю Милку.
Когда-то я писала ей курсовые в стихах, с нежными и смешными подначками
У Милки неважное чувство юмора, «узкий ротик, как у копилки»47, но от меня она сносила все, даже наоборот: пыталась понять, например: что же все-таки есть в этом анекдоте, если он так нравится Рите? Она так хотела, чтобы на мне женился ее сын! Но не вышло: когда этот достойный офицер обратил на меня внимание (а он-таки обратил!), я была уже замужем.
Так что я рада, что в нашей квартире живет именно Милка.
Да и вообще, это хорошо: приезжая в Питер, члены нашего семейства живут как будто дома. В первый приезд, в 1993 году, я даже спала на своем диване, который у меня класса с пятого. Мой стол стоял под моей лампой дневного света, на которую десятилетняя я перевела картинки из сказки про трех поросят.
Милка сменила только стулья, покрывала и ковры, да перенесла сюда вместо полок родительский книжный шкаф.