Нет, твердил он себе, фрицы выдохлись. Недаром они зарылись в землю, накрылись бетоном, накатами бревен.
Дот он, разумеется, нужен. Для острастки. Пусть знают фрицы, что мы готовы ко всему
Дом девять облезлый, в трещинах, слепой, почти все окна заделаны фанерой, картоном, тряпками, чем попало. Его здорово тряхнуло, когда рядом упала фугаска. Скорикову лейтенант отыскал на втором этаже, в большой темной квартире, в лабиринте коридоров, который нельзя было бы распутать без фонарика. Скорикова хлопотала на кухне, переставляла сковороды, миски. Чаушев невольно потянул носом, но не ощутил ароматов съестного. Посуда издавала густой, голодный звон, и Скорикова высокая, тощая, с костистым, широким монгольским лицом совершала как будто ритуальное действо призывала пищу.
Дорш? она с грохотом опустила кастрюлю на холодную плиту. Точно, точно, из девятнадцатой квартиры.
Она уехала?
Вот доехала ли! Плохая она была, так что сомневаюсь. Сильно плохая.
Чаушев спросил, сколько лет Марте Ивановне, кто она такая, кем работала.
Не сказать старая. А год рождения Фу, бывало, я все годы рождения по книге помнила, а как стукнула эта проклятая ну, разом выдуло. Убило память.
Работала Марта Ивановна «в услуженье», уже много лет, у Литовцевых. По паспорту русская. Дедушка у нее из немцев, так она объясняла.
Я говорю как-то: «Можешь ты, Марта, по-немецки хоть немного?» «Нет, говорит, нисколько не могу. Только гутен морген да гутен таг». В школе она мало училась, два класса кончила. Какая она немка, что вы! Хорошая женщина, ее все у нас уважали. Она у Литовцевых троих детей вынянчила.
Работала Марта Ивановна «в услуженье», уже много лет, у Литовцевых. По паспорту русская. Дедушка у нее из немцев, так она объясняла.
Я говорю как-то: «Можешь ты, Марта, по-немецки хоть немного?» «Нет, говорит, нисколько не могу. Только гутен морген да гутен таг». В школе она мало училась, два класса кончила. Какая она немка, что вы! Хорошая женщина, ее все у нас уважали. Она у Литовцевых троих детей вынянчила.
Семья Литовцевых большая. Доктор Степан Антонович тот умер еще до войны. Супруга его, Таисия Алексеевна педагог, выписалась в сентябре, живет у невестки на Васильевском острове. Два сына на фронте, дочь Зинаида тоже военная, радистка в штабе ПВО.
Кто же, спросил Чаушев, находился в квартире в декабре, кроме Дорш?
А никто. У нас не то что в квартире, а на всем этаже один жилец. Вот и посудите, кого мне посылать на крышу? Сама и лазаю каждый день и мешки с песком таскаю. Все сама
Вы бывали у Литовцевых? Вы не заметили, богатая у них обстановка?
Откуда! удивилась Скорикова. Жили как все. Квартира культурная, книг много. Зинаида она, знаете, Есенина читает. Скорикова при этом понизила голос.
А вы читали Есенина? спросил Чаушев, не сдержав улыбки.
Я? Боже сохрани!
Лейтенант прыснул. Скорикова обиделась. Ей хотелось чем-нибудь помочь.
Вот Шелковников, хирург из седьмой квартиры, тот имел добра, заговорила она неуверенно. Старинные чашки собирал. Всякие, с блюдцами и без блюдец. Слыхать, у него на миллион их было. В Казани он сейчас. Чашки, конечное дело, пропали. На миллион чашек! Там все в крошево, гвоздя не отыщешь от квартиры, не то что
Не знаете случайно, кто-нибудь навещал Марту Ивановну?
Да кто же? Зина забегала проведать нянечку.
Полчаса спустя Чаушев докладывал полковнику.
Езжай, езжай в Токсово, кивнул Аверьянов. Жива она или нет, ты разберись. Ориентируйся там, корешки раскопай.
«Корешки» так он сокращенно именовал социальное происхождение.
В тот день попутный грузовик отвез Чаушева в Токсово. Он опоздал. Марта Ивановна три дня тому назад умерла.
Вчера схоронили, вчера, милый
Губы Маслаковой едва шевелились, говорила она тихо, словно с трудом вспоминала что-то очень давнее. Одинокая старуха в холодном доме, срубленном из толстенных бревен, когда-то, должно быть, сытом. Корешки ее? Какое они имеют значение теперь! Все же для порядка Чаушев спросил. Сама из работниц, бывшая ткачиха. Муж заведовал тут, в Токсове, лыжной базой. Сын на фронте, сапер.
У нас ведь тоже плохо Ну, овощей немного есть Так ведь от овощей человек разве подымется? Дис Как ее Дистрофия
Она перевела дух, справившись с тягостным словом. Его не было в русском языке. Слово принесено войной, и изгнать его надо, как врага. Навсегда забыть.
Скучала она очень. Эту дис Фу ты! Никак не выговорить Может, она бы и выдержала. Главное тоска ее убивала: как там моя Зиночка да как Таисия Алексеевна!
«Да, главное, подумал Чаушев. Жизнь потеряла смысл вдали от близких».
Он задал еще несколько вопросов опять скорее для порядка, так как дорога в Токсово явно привела в тупик. Да, Марта Ивановна приехала в конце декабря. Настроение у нее было нервное. Сердилась она на своих уговорили, чуть ли не вытолкали из Ленинграда. Иначе ни за что бы не снялась с места. Зиночка там, Таисия Алексеевна там мается в своей подвальной школе. А здесь хоть бы телефон был Потом письмо пришло от Зины. Пишет, дом разбомбило, почти весь разнесло
Она успокоилась?
Что вы! Еще больше ее потянуло к своим-то «Мои, говорит, там под бомбами. А я зачем здесь? Ни богу свечка, ни черту кочерга».