Гармонь
Вчера я впервые увидел «праздношатающуюся гармошку».
Сколько о ней написано в отечественной литературе! Но я не встречал не разу так, чтобы человек шел себе по деревне и лился наружу. Конечно, возле метро посиживают, да по вагонам ходят еще, но то ради заработка. А чтобы бескорыстно, на радость прохожим ни одного крокодила-гены.
Старичок подошел на Лиговке, мы там ждали машину. Он неспешно двигался от Московского вокзала. Чуть приплясывал. Не сказать, чтобы сильно во хмелю. Не самый благополучный, конечно. С бою взяли город Брест, а дальше беда. Гармошка не тянула на аккордеон.
Задержался ли он возле меня? Конечно. Я же притягиваю.
Даже спел. Что-то про краковяк, который «выходит». Даже расщедрился на комментарий: в оригинале тот не выходит, но про то молчок, мы и сами знаем правду, а у него пусть выходит.
Ушел в наступавшую ночь, деревянно улыбаясь и подволакивая ногу.
Соседи
Услышал странную историю.
В Стокгольме встретились две наши гражданки. Обе совершенно порознь прибыли из одного и того же приволжского села. Какая-то дыра со свиньей поперек основной магистрали.
Узнали друг дружку, обрадовались.
Одна сообщила, что прибыла на встречу с королевой, ибо является Бриллиантовым Директором компании «Орифлейм». Королевы не было дома, но ее принял кто-то немногим ниже.
Землячка была потрясена. Не столько самим бриллиантовым директорством, сколько тем, что ничего об этом не знала.
Мне это тоже удивительно. Село я могу не знать, но с сетевым маркетингом сталкивался. Может быть, кто-то из них галлюцинировал. Может, и обе, каждая на свой лад.
Мираж
Ехал, смотрел в окно. Рекламный щит: распущенная какая-то баба и рядом перечислено в столбик «Лиса», «Енот», «Кроль» и прочие.
Совсем я, думаю, старый стал, пора подыхать. Не знаю ни одного нынешнего вокально-инструментального коллектива.
Потом вспомнил, что сверху про шубы что-то.
О словаре
Кинокартина называется «All is lost». Отечественный перевод: «Не угаснет надежда». У меня государственная мысль: издавать суверенно-демократические словари, выдержанные в духе федеративного оптимизма. Shit роза, fuck благословен будь.
Отцы и дети
Утренний разговор с доченькой.
Я вот проснулся, делюсь. Прослушал романс «Хоп, мусорок».
А, ну так я его знаю. Я его с восьмого класса пою! Я его обэжешнику пела.
Обэжешник был мент.
Да что ты говоришь?
А ты думал, он тебя из-за Бродского вызывал?
Чурочкина
У меня живет привидение по фамилии Чурочкина. Ему уже не в первый раз приходят почтовые извещения. Почта России практикует черную магию и вызывает чертей. Не знаю только, зачем она их прописывает ко мне. Очевидно, я Князь Тьмы. Чурочкина! Предстань. Тебе письмо.
Особенности национальной полиграфии
Давно заметил любопытную деталь.
Если положить на полку книжку, изданную у нас именно положить то прочитать название на корешке удастся лишь если книжка лежит лицевой стороной обложки вниз. Посмотрел на дореволюционную то же самое.
Если так же положить заграничную, название на корешке окажется вверх ногами. Заграничные книжки, если хочешь читать корешок, кладутся лицевой стороной обожки кверху.
То есть началом и лицом. А наши жопой и концом. Конец! безотчетно трубит отечественная полиграфия. Конец!
Пасынки Зевса
Человек, имеющий петарды, уподобляется Богу. У него есть молнии. А у других нет.
Два божества посетили мой двор. Шли ровно, праздник не чувствовался. Буднично отстрелялись, потому что было. Неторопливо пошли дальше. То же самое происходит с генетическим материалом, речепродукцией и отходами жизнедеятельности.
Читающая страна
Курить я не бросил, но обещал хотя бы, что будет стыдно слово свое держу, мне стыдно.
Выхожу из метро, на ступенях закуриваю и моментально арестовываюсь майором милиции. Он спрашивает документики; не получив оных, напоминает мне о свежем думском законе и предлагает пройтись.
Куда же подевалась моя похвальба? Моим мирным протестам далеко до киевских, ибо дорого яичко ко Христову дню. Что мне делать стрелять? Бежать? Вспомнить о Страсбургском суде? Я могу ответить, куда эта похвальба подевалась: никуда. Она преобразилась в решительное намерение: хуй я тебе заплачу.
Майор повел меня через морозный садик в свое гестапо, жалуясь на ходу, что таких, как я, преступников ловит целый майор. При этом он показывал на погоны.
Мне явились трое. Первым был писатель Конецкий: «Спорить с милицией и патрулем может только салага». Другими были вымышленный Фокс и снова настоящий Горчев.
Повезло вам сегодня, процедил Фокс.
Заговорил Горчев:
Писателя поймали. Я, между прочим, пишу про милицию.
Спасибо, Дима.
Майор остановился, как вкопанный.
Могу отпустить, сказал он. А иначе штраф пятьсот рублей.
Мы развернулись и пошли обратно. Майор рассказывал, что у него на участке тоже живет одна писательница, которую он знает очень близко. Я одобрял. Нет, ще не вмерла литература!
Расстались друзьями.
Паспорт
Паспорт олимпийского болельщика, согласуемый с органами, это хорошо. Прежде всего эстетически.
Я за введение и других паспортов. Пациента. Пассажира. Покупателя колбасы. Курильщика. Пешехода. Читателя. Паспорт идущего на помойку с полным ведром двадцать пятого числа сего месяца в обход котлована.