Внешне Геннадий Лазаревич очень напоминал совсем не великого вождя мирового пролетариата, а мультяшного героя, были такие то ли тролли, то ли зверьки непонятные, с огромными носами, очень неуклюжие папа, мама и сын Правда позже он сменил имидж вместе с головным убором, и нацепил на лысину, нелепо расположившуюся где-то, то ли на затылке, то ли на темени, берет Че Гевары, забыв при этом погладить брюки и своё неизменное кашемировое пальто, купленное в одной из своих знаменитых загранпоездок, будучи ещё диссидентом.
Да и контора, его, громко именуемая Институтом, больше напоминала знаменитую «шарашкину», в которой он значился главным, а сотрудников, находящихся в его подчинении, можно было запросто по пальцам пересчитать, размерами помещение вышла на порядок меньше его собственных квартирных полуметров, вернее, его тестя и жены.
Но тут же экономия средств, какая могла быть, почему только он не догадался об этом, но нормальным людям не совсем было понятно, для чего этот директор всё же «шарашкиной» конторы арендовал данное помещение из двух комнат, за которое выкладывал каждый месяц не хилую сумму, когда можно было спокойно, встав по утру, надев халат и съев свой диабетический йогурт, Геннадий тщательно следил за своим здоровьем не пил и не курил, открыть дверь и впустить внутрь в свой, хоть и небольшой кабинет, всех соратников по уму, а правильнее, по дегенератизму, ибо они не уступали шефу в потенциале мозговой деятельности, и начать свой рабочий день, который заключался обычно в ничегонеделании
Ну, на худой конец, обсуждалась личная жизнь Берии, Ежова ещё каких-нибудь известных революционеров, для колорита правда, иногда приплеталась фигура генералиссимуса Сталина. И всё это порою, когда не изучалась глобальная мировая проблематика социализма, называлось редакционной коллегий во главе с главредом Геннадием Лазаревичем Кирхинштейном. Потому что он, памятуя, как выпускал когда-то левой направленности газетёнку с названием, очень напоминающим известную всем со школьной скамьи «Искру», руководил теперь ещё и порталом, всё с тем же левосторонним уклоном.
Хотя, учитывая его безмерную любовь не только к самому себе, но и к шуточкам под названием «плоские», лучше бы издавал Геннадий Лазаревич журнал «Крокодил», в котором был бы ещё и главным героем.
Разумеется, основной его настольной книгой являлся не только «Капитал», но и этот юмористический журнал советских времён, это было понятно, и даже неоспоримо. Что означало одно, что это и была та литература, откуда он черпал свои многочисленные знания, заодно приправляя их своими, тоже бесконечными, байками. Да, он давно уже являлся главным персонажем любимого им «Крокодила», о чём многие не просто догадывались, а даже знали наверняка.
Странно, но, его любовь к самому себе, нечто нарциссизма, могла бы чем-то обуславливаться, ну, скажем, какими-то личностными качествами, но все они утыкались в те формулировки, обозначенные выше мерзкий и отвратительный тип. Правда, можно было бы себя любить ещё за свои глубочайшие познания, но, опять-таки, исходя из того, что, они у него заканчивались на прочитанном раз десять, задом наперед «Капитале» и паре неомарксистов, а дальше у господина Кирхинштейна было все очень и очень плохо, потому что помимо автора Маркса он так и не прочитал никакой литературы за всю свою изумительную и замечательную жизнь, и означало это одно тот самый обычный вакуум, который надо было бы чем-то заполнить.
Как, на простом бытовом примере, лубяная корзина стоит три рубля, но, если в нее положить грибы и ягоды, будет стоить гораздо дороже, и, как и пустой холодильник без внутреннего содержания имеет стоимость заводского товара, ибо продукты стоят немалых денег, что сходу увеличивает стоимость этого холодильника. Значит, цена личности побывавшего руководителем и предводителем всего чего, выливалась в грош, а так как он очень и очень любил деньги, то тут, вообще-то, нечего было даже самому любить и обожать Поэтому, конечно же, ему оставалось только уважать тех, кто всем этим все же обеспечен
Что с трудом, но всё же получалось у бывшего диссидента и провокатора, но исключительно в тех случаях, когда на голубом небосводе, словно известная дразнилка, морковка для ослика, маячили зелёного цвета шелестящие бумажки, весело развевающиеся по ветру. Вот тогда, товарищ Кирхинштейн готов был даже на предложение не «Капитал» десять раз прочитать, а подставить любому свой зад, страшно измученный геморроем, да, так, что б отымели его те самые десять раз, но зато в результате, включив как всегда, свою обычную беспринципность, отговорив или наболтав на диктофон и в камеру то, что нашептали, за или против, не важно что, он каждый раз получал заслуженное вознаграждение, и, поклонившись, вспомнив молодость и годы своей учёбы, пройденное актёрское мастерство, сходу представив себя на сценической площадке, на которой так и не побывал, Геннадий хватал в зубы выданное пособие и улепётывал к себе на мягкий диван, ещё живо помня жёсткое деревянное сидение, на котором он и заработал свой нелицеприятный недуг сзади.