1
Аист гнёзд не вил над Сиверской лет двадцать,
И, казалось бы, ну что ему бояться?
Ведь никто, со зла ль, по дурости при встрече
Не швырял в него тугой горох картечи.
И охотников ведь был союз немалый
Филимонов Вовка, Барсов, Гвоздь удалый!
Но любой из них, пусть даже в опьяненьи,
Сберегал прекрасной птицы оперенье!
Снег легавые пахали животами,
Пену клочьями роняя под кустами,
Об осколки наста лапы в кровь сбивая,
По полям горбатым петли нарезая.
А по лету, в утра бодреньком рассвете,
«Тулки» ахали с протяжным стоном плети,
Недопевший рябчик падал спозаранку
В росы трав, как на скатёрку-самобранку.
Браконьерили, и плохо грех скрывали,
С бреднем малым дно песчаное топтали,
Речку крыльями мерёжки обнимали
И утробы рыбой плотно набивали.
А потом на бережке, том, что пониже,
К костерку незлому сдвинувшись поближе,
Под стопарик и ушицы испаренье
Получали неземное наслажденье!
Но, каким бы, всё ж, грешком не увлекались,
Над природой никогда не издевались,
Больше меры не хватали ртом жадливым
И по аистам не били горделивым.
Как пропали птицы бело-чёрной масти,
Так порвалось счастье хрупкое на части,
Не прикрыло кожей свежею болячку,
Не пошла жизнь похромала в раскорячку!
Где-то аисты те двадцать лет пробыли?
Очень многим род, наверное, продлили!
Прилетели, но не просто, мол, вернёмся
А, как будто видя: мы без них свихнёмся!
Вот, красавец, гордо по полю шагает,
Клювом-шприцем словно землю прививает,
Может, лечит он её больное тело?
К нам вернулся аист, значит будет дело!
2
На высоком берегу по-над рекою,
В негустом столпотворении сосновом,
Где стоишь так близко к жизненным основам,
Место лучшее сердечному покою.
Предки наши пусть темны, но много знали,
Их прогресс ещё научный не испортил
И компьютерный жучок умы не скорчил!
Под погост места душою выбирали!
И в местах тех удивительно сливалось:
Скорбь о близком, неожиданность утраты
С тем, что сам ты ляжешь в землю тут когда-то,
Но не страх в душе, спокойствие рождалось.
Каждый будет тут когда-то новосёлом,
Так не скалься, присмотрись к своей квартире,
Мы всего-лишь гости в этом чудном мире,
Потому и в настроении весёлом.
Там, за гранью, нет весёлости, поверьте,
Правда, скорби и печали нету тоже,
Горечь слёз ненужных лить совсем негоже
У себя в дому, в ином, пускай, он свете!
Я на кладбище душою отдыхаю,
Мне её как будто гладит кто рукою,
И, отдав себя в объятия покою,
Я о жизни и о смерти размышляю
Ну-с, довольно нам бродить вокруг да рядом,
Философский камень грызть, ломая зубы,
В мир потУсторонний впяливаться взглядом,
И без нас его, дай срок, пробудят трубы!
Что ж, пора свести с героями знакомство,
Посмотреть им в лица и, конечно, в души,
Да простят они нам наше вероломство!
Так вперёд, раскрыв сердца, глаза и уши!
3
У могилки, коей дарит тень рябина,
Два задумчивых сидели гражданина,
Не печаль у них на лицах, но серьёзность,
У того, что потучней, в руках нервозность.
Он тяжёл своим лицом, дороден телом,
Щётка усиков под носом загорелым,
Взгляд зелёных глаз тревогу выражает,
А язык сухие губы увлажняет.
Тот, кто рядом с ним, пониже, похудее,
Неказистою бородкою владеет,
И в лице его серьёзность посильнее,
Знать, покалывает что-то в нём больнее.
С невысокой, бронзой крашеною стелы,
Улыбался морячок, по виду смелый,
Несомненно, симпатичный, в бескозырке
С неразборчивою надписью на бирке.
Может, вмажем по глотку? вздохнул дородный,
Ждать воистину тяжёлая работа!
Я ж с утра непохмелённый и голодный,
А Танталом быть мне, Саня, неохота!
Бородатый, взгляд со стелы не снимая,
Лишь плечом пожал, потом сказал без чувства:
Неужели жажда сильная такая?
Что-то, Лёнька, на тебя смотреть мне грустно!
На фига смотреть? Тебя не заставляют,
Вот ведь чёрт, все знают, что мне в жизни нужно!
Все на правильную тропку наставляют,
Благородство из себя давя натужно!
Не учу тебя я, ты же не ребёнок,
В сорок пять учить, что лбом сдержать цунами,
Сам прекрасно знаешь, что от пьяных гонок
Не прибудет ни в умишке, им в кармане!
Хорошо, пускай мозгами я калека,
Ну, быстрей загнусь скорей с Серёгой встречусь,
Это лучше, чем нудить, как вы, полвека!
Ладно, выпью я, а то ведь обесцвечусь!
Лёнька влил в стакан чуток, потом добавил,
Посмотрел на водку, дёрнулся плечами,
После внутрь себя в один глоток отправил,
И из глаз довольство вытекло слезами.
Сашка краем рта лишь грустно улыбнулся,
Наблюдая Лёньки Удовлетворенье,
Пред могилой руки вздел в недоуменьи
И, сказав: Вот так, Серёжка! отвернулся.
Правый берег виден был, как на ладони:
Изумрудный коврик в жёлтом окрапленьи,
Там паслись две-три козы, овечки, кони
Пара аистов шагала в отдаленьи.
Сашка видит их, рука рвёт с треском ворот,
Тот, которого и нет, но как он душит!
Забивает гвозди в темя сердце-молот
И спокойствие души нещадно рушит.
Высох рот, глаза же влажно заблестели,
Мысли вьются в голове, как рой пчелиный,
Изливаются наружу дрожью в теле,
Будто Сашка, а не Лёнька пленник винный!
Лёнька друга состоянье замечает,
Взор довольный свой на берег направляет,
Но довольство гаснет, как искра на взлёте,
Побуждая Лёньку к умственной работе:
Это аистов там, что ли, ходит пара?
Или глюки, не спросясь, залезли в глазки?
Ну-ка, Сань, потрогай лоб мне, нет ли жара?
Если нет всё это выдумки и сказки!