Ну да.
С Крючковым, что ли?
Точно, с Крючковым.
Меркурьев?
Ага, радуется первый старичок. Так вот этот самый Меркурьев у нас в локомотивном депо слесарем начинал.
Да ну! Не может быть! поражается второй.
Точно говорю. Я сам с ним работал во втором цехе.
Это, в каком же году? язвительно вопрошает третий. До войны что ли?
Нет, сразу после войны.
Да как же он мог работать в локомотивном депо, когда он в те годы в кино снимался? спорит третий.
Ну, значит, до войны.
Меркурьев?
Меркурьев.
До войны?
До войны.
Да как же ты с ним в одном цехе мог работать, ты же до войны еще в школу бегал.
Значит, после войны.
Так после войны он же в кино снимался! злится третий. Он что же, сначала смену в депо отрабатывал, а после работы в Москве в кино снимался?
Уж не знаю, как он все успевал, оправдывается первый. Но у нас в цеху Меркурьев работал. Сразу после войны. Это точно.
Так то, быть может, другой Меркурьев? предполагает второй старичок.
Да нет, тот самый. Он еще про лодочку пел. Я хорошо помню.
Не может быть! пуще прежнего злится третий.
Это почему же?
Да потому, что ты врешь!
Я вру?
А кто же, я что ли? Я в те годы в первом цехе работал и ни какого Меркурьева из второго цеха не знаю. Отродясь не было у нас в локомотивном депо таких артистов!
А у нас в цехе был.
Врешь!
А кто же тогда про лодочку пел?!
Да про какую такую лодочку?!
Когда спор уже достиг апогея, вопрос вдруг задал самый молчаливый из старичков, четвертый:
А ты где в локомотивном депо работал?
Как где? В Ртищево.
А ты где? спрашивает четвертый третьего.
В Ершове.
Разговор гаснет. Слышится чирканье спичек. Старички закуривают и долго сидят молча. Им бы на домино переключится или на какую нибудь еще пенсионную забаву, но
А вот я помню в году 48 м, начинает третий, дело как раз в апреле было
И вновь вспыхивает разговор.
Оказия
Два известных профессора орнитолога возвращались с утренней экскурсии. Полуденная жара уже закралась под пышные кроны деревьев не густого леса, пение уморенных духотой птах смолкло, полыхающее солнце слепило глаза. Однако оба старика выглядели весьма свежо, живо вели малопонятную нам беседу, часто употребляя жуткие термины, латынь и смачные словечки, укоренившиеся в их лексиконе еще со студенческих лет.
Ежики незатейливых причесок, отливающиеся почтенной сединой, остренькие редкие бороды, высокие лбы, изрезанные мелкими поперечными морщинками, худые шеи с навешанными на них биноклями и фотоаппаратами и шныряющие во все стороны выразительные глаза делали старичков почти неотличимыми друг от друга.
Ежики незатейливых причесок, отливающиеся почтенной сединой, остренькие редкие бороды, высокие лбы, изрезанные мелкими поперечными морщинками, худые шеи с навешанными на них биноклями и фотоаппаратами и шныряющие во все стороны выразительные глаза делали старичков почти неотличимыми друг от друга.
Ловко вскарабкавшись по склону песчаного холма, Александр Викторович Облаков первым обнаружил оказию.
Коллега! вскричал он восторженно. Смотрите, Владимир Ильич, вы видите?
Да, Александр Викторович, я ее еще чуть раньше заметил, почти у самого подножья холма, спокойно произнес профессор Бараев.
Кого её? недоуменно спросил Облаков.
Ну, как же. В ста метрах на северо восток на сухом одиноком тополе я вижу молодую самку ушастой совы.
Профессор Облаков на мгновение опешил. В ста метрах на северо восток на сухом одиноком тополе он отчетливо видел обыкновенного сыча.
Коллега, напевно протянул Облаков, это же самец обыкновенного сыча. Обратите внимание на его характерную посадку, на то, как он головой крутит, наконец.
Мой друг, вы несколько ошиблись, с едва заметной укоризной сказал Владимир Ильич, поднимая бинокль к глазам. Вы посмотрите на ушки, ушки то как явно торчат. А когти? Где вы видели такие когти у сыча?
Коллега, нервно заикаясь от нахлынувшего волнения, спросил Облаков, также разглядывая предмет спора в бинокль, какое у вас увеличение?
Двенадцать крат, гордо ответил Бараев.
То то, Владимир Ильич, то то. С вашим то, увеличением, и он сочувственно махнул рукой. Не то, что в лесу, в женском общежитии делать нечего. Вы на клюв посмотрите. Вы обратили внимание на клюв?
Да что клюв? Что клюв! Вы что не видите, дорогой Александр Викторович, что у этой птицы глаза светло желтые? Вы в каком университете учились?
Ну, знаете, Владимир Ильич, преднамеренно растягивая слова, съязвил Облаков, я вижу, разбираетесь вы в ночных хищниках, как моя вторая теща в эволюции грызунов.
Что?! вспылил Бараев. Это я то не разбираюсь? А кто, по вашему, написал монографию по полярной сове? Кто защитил докторскую диссертацию по орнитофауне Нижнего Поволжья? И кто читал лекции по зоологии позвоночных в нашем университете до недавнего времени? Хм, я не разбираюсь Подумаешь, специалист выискался!
Что вы в меня пальцем тычете? обижено воскликнул Облаков. Я автор семнадцати статей и двадцати одного тезиса по хищным птицам! И печатаюсь, между прочим, в авторитетных журналах.
Что? Журнал «Биология и домоводство» вы считаете авторитетным журналом? Боже мой, какая наивность! Вы бы еще в «Мурзилке» напечатались.