В воскресенье с утра пошёл к Огбэ. С расспросами отыскал домик под горой у речки, почти также расположенный, как и у Александра, но старый, покосившийся бревенчатый сруб под тесовой крышей, над которой торчала железная труба. На лай собаки вышла бабушка, пригласила в дом. Огбэ поднялся с кровати, молча пожал руку, указал на стол, мол, садись. Старик был огромного по меркам хабуга роста, по крайней мере, на голову выше Александра, и широк в плечах. Скуластое почти чёрное лицо в морщинах дополняло облик некоего туземного богатыря. «Действительно Лось!» подумал Александр. Внешность Огбэ дополнялась суровой молчаливостью. Его жена, как это часто случается, была противоположностью мужа маленькая, худенькая, но очень живая и говорунья.
Сейчас чайку попьём. Брусничка вот, сахар, говорила она. Хорошо, что зашли к нам. Как устроились на новом месте? Нравится тут?
Хорошо здесь, ответил Александр. Зашёл вот, познакомиться, заодно просьба у меня есть.
Так ты, значит, и есть тот самый Забда, почти утвердительно сказал Огбэ. Что же ты из города сюда приехал, в дыру эту?
Надоело! Надоел город. И почему дыра? Хорошее село. Мне нравится.
Городские все говорят «дыра». Не врёшь, что нравится?
Зачем? Здесь спокойно. И интересно. Я в школу пошёл работать, учителем.
Чему учишь?
История, труд, физкультура.
Этому дома учить должны. А родители отучают их трудиться, а потом в школе пытаются научить. Неправильно это.
Это он на внуков-правнуков обижается, вставила хозяйка. В городе они у нас живут, ничего руками не умеют. Вот и обижается.
А ты, Огбэ, я слышал, мастер руками-то работать? Александр умышленно сказал «ты», памятуя, что хабуга не любят, когда их называют на «Вы».
Он ещё какой мастер! поддакнула старушка. Какие баты строгал никто таких не делал. Борта в палец толщиной, а то и тоньше. А лыжи до сих пор магазинные не признаёт, сам делает. Раньше-то почти всё село на его лыжах на охоту ходило.
Огбэ стрельнул недовольным взглядом на жену, она тут же умолкла.
Что ты хотел меня спросить?
Научи школьников работать руками, Огбэ. Научи делать то, что умеешь ты. Ведь скоро некому будет их учить. Пусть не все, но кто-то из них научится, переймёт твой опыт. Потом они смогут научить своих детей.
Они не хотят учиться. Родители внушили им, что можно всё купить в магазине.
Ты ошибаешься, Огбэ, они хотят. Просто ими никто не занимается. А им интересно.
Ты для чего учитель? Вот ты и учи.
Я всю жизнь прожил в городе. Кое-что я, конечно, умею делать. Но я не умею делать вещи хабуга. А хочется, чтобы дети хабуга знали то, что нужно знать детям хабуга.
Болею я, сказал Огбэ, но было видно, что он больше упрямится. Давай позже поговорим, летом. Я подумаю.
Хорошо. Я приду позже, сказал Александр. А ты можешь показать мне вещи, которые ты делаешь?
Всё, что ты видишь в этом доме. И дом тоже.
Александр огляделся. Да, действительно много сделал человек. Но это всё домашняя утварь, а он хотел увидеть что-нибудь особенное.
Огбэ, я хочу посмотреть твоё охотничье снаряжение. Ну, хоть лыжи покажи.
Пойдём.
Огбэ тяжело поднялся, и Александр подумал, что старик действительно нездоров. Они прошли в сарай. Огбэ вынул из кожаного чехла широкие лыжи. Это были старые лыжи, много исходившие по таёжным тропам. Но какой на них был узор! Александр залюбовался.
Это потрясающе, Огбэ! Этим лыжам место в музее! И ты сам это вырезал?
Почему нет? Раньше все так делали.
А что это за узоры? Они что-то значат, или просто для украшения?
Это теперь всё просто для украшения. Как можно что попало вырезать? Тайга не город, что попало никак нельзя. Вот это знак доброго пути, этот Солнце, это Змей, это дух тайги.
А этот?
Это мой знак. Тайга видит я иду, узнаёт меня, пропускает, Река по льду пропускает, Гора не обижается, камень на пути не поставит. Все знают, что я иду.
И всех так пропускают, кто такие узоры наносит на лыжи?
Рисунки не причём. Если плохой человек, рисунки не помогут, наоборот Тайга сразу узнает, что плохой идёт. Потому и перестали свой знак на лыжах, на оружии ставить. Закон нарушают, боятся, что Тайга их узнает, тогда не выпустит.
Огбэ заметно подобрел. Видимо ему льстило искреннее восхищение и интерес Александра. Он снял с гвоздя другой чехол, поменьше, извлек из него лук, настоящий лук!
Это теперь всё просто для украшения. Как можно что попало вырезать? Тайга не город, что попало никак нельзя. Вот это знак доброго пути, этот Солнце, это Змей, это дух тайги.
А этот?
Это мой знак. Тайга видит я иду, узнаёт меня, пропускает, Река по льду пропускает, Гора не обижается, камень на пути не поставит. Все знают, что я иду.
И всех так пропускают, кто такие узоры наносит на лыжи?
Рисунки не причём. Если плохой человек, рисунки не помогут, наоборот Тайга сразу узнает, что плохой идёт. Потому и перестали свой знак на лыжах, на оружии ставить. Закон нарушают, боятся, что Тайга их узнает, тогда не выпустит.
Огбэ заметно подобрел. Видимо ему льстило искреннее восхищение и интерес Александра. Он снял с гвоздя другой чехол, поменьше, извлек из него лук, настоящий лук!