А сам про себя думал: ну и дура же ты видела бы ты моего папашу в обморок бы упала. Ванька, невольно усмехнулся вспомнив своего папашу в те недолгие дни, когда тот отдыхал после очередной тюремной отсидки до следующей: худющий как велосипед, кашляющий так как будто собирается выплюнуть свои легкие, синий как кислородный баллон от многочисленных татуировок пьющий все что горит и загибающий такие заковыристые матюки, что даже видавшие виды мужики сами не раз побывавшие в «командировках» открывали в восхищении и зависти рот. И в «Москву» мы с тобой поедем увидишь мой Козлинорыльск пешком до Хабаровска бежать будешь. Но тут дверь каптерки распахнулась от пинка ноги: командир роты старший лейтенант Малинин с веселой улыбкой пнул потерявшую чувство реальности Нюрку:
Брысь шалава, иди домой сука.
Нюрку как ветром сдуло, старший лейтенант несмотря на сладкую фамилию, имел горячий нрав и хорошо поставленный удар, и Ванька неуютно поежился этот и подмолодить может. Но у Малинина было хорошее настроение налив себе полный стакан он медленно и с наслаждением опрокинул стакан себе в глотку не торопясь закусил луковицей:
Ну все Ванька собирайся, и в машину до поезда довезу, дембель, все отслужил вот тебе военник, вот, требование.
Товарищ старший лейтенант, можно на сверхсрочную остаться?
Можно Машку за ляжку, а у нас разрешите, но сразу тебе скажу Ванька нахер ты мне тут не нужен. Пьянки твои, блядки, мордобой и воровайки в поселке меня уже достали, когда тебя посадят это вопрос времени, а мне на роту преступление нахер не надо. Так что дергай-ка ты Ванька в свой колхоз и пусть тебя посадят там.
Возвращаться в свой колхоз Ваньке не хотелось, но деваться было некуда. Трясясь в поезде, он вспоминал свой городок Козлинорыльск, хотя это был скорее поселок городского типа, центр Рыльск, где стояло несколько девятиэтажек и серые хрущевки. Там жили в основном работники местного депо, путейцы, местное третье сословие положительный пролетариат, и элита глава администрации, и т. д. и т. п. Окраина же откуда был родом Ванька сначала до строительства станции Рыльск была деревней Козловкой, потом поселок и деревню объединили и родился на свет новый город-сад Козлинорыльск. В Козловке в основном стояли частные дома серые и тоскливые, и такие же бараки с ржавыми протекающими железными крышами, крысами, гоняющими по баракам как у себя дома, запахом гниющей картошки, перегара и нестиранного белья. Из открытых окон слышались детский плач, матерная брань и визгливо-хрипло-удалые звуки семейных скандалов. Рыльские парни считали за великий подвиг даже днем ходить по улицам Козловки, а ночью туда без особой необходимости не совалась даже милиция.
И вот вернулся я домой
Хоть не горбатый не хромой
Никто меня здесь и не ждет
Кому здесь нужен лишний рот
Я парень дерзкий озорной
И мой карман всегда пустой
В серый слякотный осенний день Ванька в камуфляжном бушлате, с вещмешком за спиной плелся по улицам родной Козловки к своему бараку с одной мыслью пожрать после недели в поезде впроголодь другие мысли в голову и не лезли. Свои немногочисленные деньги он пропил за три дня потом ел оставшиеся сухари с дошираком, так что домой он шел стройный и поджарый и с хорошим аппетитом. Еще не подойдя к родному крыльцу он понял что про обед можно забыть из распахнутого окна дома с выбитыми стеклами неслась разудалая песня хриплый голос, в котором чувствовался богатырский дух мощно выводил:
А я ехал, ах блядь ехал!
Дребезжащий козлиный голосок подпевал:
И приехал, блядь приехал!
Папаша что ли освободился: подумал Ванька, но голос на отцовский похож не был, Ванька толкнул с детства знакомую дверь. Дверь как всегда была не заперта, и он невольно отшатнулся от специфического запаха, которым пахнут бомжи и притоны, который везде и в Москве, и в Хабаровске, и в Козловке, да и по всей матушке Рассее одинаков. Ванька сквозь сизые облака табачного дыма разглядел сидящего за столом огромного рыжего мужика с огромным же пузом в синих семейных трусах до колена, на которых были какие-то странные пятна, играющего на гитаре, у которой почти все струны были целы. Напротив него сидел сухонький старичок с козлиной бородкой в грязной фуфаечке и со стаканом сивухи в руках, у стола вприсядку плясала толстая голая баба с растрепанными жирными волосами, складки жира свисали с ее боков, пот светлыми дорожками стекал по ее грязной коже:
А я ехал, ах блядь ехал!
Дребезжащий козлиный голосок подпевал:
И приехал, блядь приехал!
Папаша что ли освободился: подумал Ванька, но голос на отцовский похож не был, Ванька толкнул с детства знакомую дверь. Дверь как всегда была не заперта, и он невольно отшатнулся от специфического запаха, которым пахнут бомжи и притоны, который везде и в Москве, и в Хабаровске, и в Козловке, да и по всей матушке Рассее одинаков. Ванька сквозь сизые облака табачного дыма разглядел сидящего за столом огромного рыжего мужика с огромным же пузом в синих семейных трусах до колена, на которых были какие-то странные пятна, играющего на гитаре, у которой почти все струны были целы. Напротив него сидел сухонький старичок с козлиной бородкой в грязной фуфаечке и со стаканом сивухи в руках, у стола вприсядку плясала толстая голая баба с растрепанными жирными волосами, складки жира свисали с ее боков, пот светлыми дорожками стекал по ее грязной коже: