Мне часто приходилось заменять сестёр и нянечек в палатах костников. Однажды кормила пятилетнего малыша с больным позвоночником. Он лежал на спине без подушки с гипсовым ошейником, в лифчике, привязанный к кровати. Как у большинства костников, у него не было аппетита, а я уговаривала его есть помидор. Совала ложечкой в рот по кусочкам и хвалила: «Смотри, какой красный, да как пахнет» и т. д. Напоминаю непосвящённым: и тогда не могла, и сейчас не могу съесть ни кусочка помидора, даже запаха не выношу. Что ж, noblesse oblige (положение обязывает).
Однажды в комнате у костников был карантин по скарлатине, и меня к ним приставили на полный день. Это длилось дней 1012. Вот была тоска! Книг и игрушек не давали. Как хочешь, так и развлекай. Дело было летом. И вот я изощрялась. Нарвала груду кленовых листьев, научила делать из них пояса, шляпы, корзинки Вырезала из бумаги кукол и устраивала театр. Принесла в банке гнездо полевой мыши с голыми розовыми мышатами, каждому подносила к кровати, смотрели полдня. Отгадывала задуманную вещь, букву. Играли в слоги. Вот тогда я уставала.
Новый год 1943. На этот раз я проводила ёлку и для костников. На огромную веранду выкатили полсотни кроватей с детьми, закутанными в спальные мешки. Очень долго устанавливали кровати так, чтобы спинки никому не мешали смотреть. На веранде сделали «эстраду» из досок. Я опять была Дедом Морозом, а дочка одной из сотрудниц была наряжена Петрушкой и помогала мне развлекать детей. Я раздавала кульки с гостинцами. Кульки шила сама из марли, покрашенной в разные цвета. После ёлки встречали Новый год с «лёгочниками» за праздничным столом, потом я в костюме Деда Мороза ходила по квартирам сотрудников, у которых были дети, и носила им гостинцы. Санаторские собаки, не узнав меня, бегали за мной и оборвали ватный подол на халате. Потом мы, москвичи, встречали Новый год «по-московски»: когда по-сибирски было 4 часа утра.
Утром я пошла отнести гостинец в маленькую палату к «умирашке». Так наши нянечки называли детей, обречённых на скорую смерть от туберкулёза. Сейчас бы их вылечили, а тогда не умели. На этот раз в палате лежала чудная девочка, красавица Роза Ященко, лет четырнадцати. Ей оставалось жить день или два. Я отдала ей пакет с гостинцами, села возле неё со своей бородой, а она сказала: «Мария Лазаревна, я скоро умру, потому что почти ничего не вижу. Я это знаю. Очень вас прошу, когда приедете в Москву, поцелуйте за меня первого милиционера, которого увидите». Роза не знала, что отец её убит, а мать умерла.
Сибирь
29.11.82
Сегодня уехал Лёня. Вчера он болел ангина, грипп. Подлечила, как могла, стрептоцидом и малиной. Как-то доехал? С собой взял немного, так что шёл налегке. Сразу стало тихо и грустно.
За эти дни починила Вите еще две пары брюк, так что можно начинать шить себе фартук. Чулки тоже все починила. Всё погладила. На очереди стирать простыни и наволочки.
Письма от Анюты, Деи, Веры Григорьевны.
За время работы в санатории я никуда не ездила, была только несколько раз в Новосибирске. Сибирская природа приводила меня в восторг своим изобилием. Земля была как чёрное масло, даже на вид жирная, и на ней росло всё очень высокое, густое и большое: огромные сосны; картошка такая, что, тряхнув на уборке один куст, наполняли чуть не ведро; капуста вообще неподъёмная. На острове посреди Оби росли кусты смородины беспризорной! чёрные от огромных ягод. Летом цвели целые поляны «огоньков» или «жарков» оранжевых, пышных цветов. Даже крапива была намного выше меня.
В Оби летом я купалась. Там течение очень сильное, и на ту сторону (на остров) я переплыть так и не смогла. На остров мы плыли на лодке и набирали вёдрами чёрную смородину, но комары нас съедали. Зимой на остров ходили на лыжах и собирали красные ягоды шиповника для соседнего госпиталя.
В Оби летом я купалась. Там течение очень сильное, и на ту сторону (на остров) я переплыть так и не смогла. На остров мы плыли на лодке и набирали вёдрами чёрную смородину, но комары нас съедали. Зимой на остров ходили на лыжах и собирали красные ягоды шиповника для соседнего госпиталя.
Хорошо ли быть маминой дочкой? Такой была я до санатория, и мне пришлось туго. Я не умела наколоть дров, истопить печь. Не умела держать лопату, когда мы копали канаву для водопроводных труб. Не умела обрубать сучья для сосны, когда мы ездили заготовлять дрова для санатория. Не умела постирать даже своё бельё. Всему этому пришлось учиться и спешно под насмешливыми взглядами окружающих.
Я училась собирать малину над подсобном хозяйстве и не хныкать, когда крапива обжигала руки. Научилась рубить кусты рябины, возить их на волах и плести из веток плетень и даже заплетать углы. А главное здесь, в санатории, я научилась работать с детьми, не бояться любой аудитории, вступать в контакт с больными, озорниками, малышами, подростками. Я научилась укладывать их спать, придумывать игры, которые потом так выручали меня в пионерской работе.
Одному я не могла выучиться, мучилась из-за этого и там, и всю дальнейшую жизнь: я не умела говорить без напряжения связок, то есть у меня не был поставлен голос. Я периодически его «срывала», теряла напрочь голос и «шипела» как пропойца. Позже, в школе, я еле говорила уже к пятому уроку, в пионерлагере хрипела уже через десять дней работы.