Лёня пробовал поступать в ГИТИС на режиссерский факультет, но его не взяли. Пробовал сниматься в фильме в роли Сальери, но неудачно. Стал писать пьесы. Одну из них читал у меня на Клинической, куда приезжал с женой Ниной, очень славной женщиной. Приглашал меня на премьеру в Сокольники, но Ганя был против, и я не пошла это было позже, уже у меня был Витя. Вероятно, в 1948 году. Витюшка очень понравился Лёне, и он нарисовал его карандашный портрет с фотографии, где Вите полгода. Он долго у нас висел.
Последний раз мы виделись в 1957 году. В Парке Культуры по случаю фестиваля была выставка картин. У одной картины вдруг Лёня взял меня под руку и сказал, как будто мы только вчера расстались: «Пойдём покажу кое-что». И показал картину «Возвращение Эммануила Канта». Там был огромный карандаш на синем фоне. Больше ничего. Мы походили по выставке, вышли. На лавочке сидел Ганя с коляской (в ней был Максим), мы с Лёней и Ниной шли до выхода. Это была последняя встреча, так как после 1958 года я старалась ни с кем не видеться по понятным причинам.
У меня есть сильное подозрение, что драматург и сценарист И.Г.Ольшанский (его фильм «Дом, в котором я живу» получил первое место на конкурсе) это и есть Лёня, но я с ним об этом не говорила, постеснялась. Однако видела ряд его спектаклей, телефильмов (в соавторстве с Ниной Рудневой, его женой). Несколько лет тому назад в газете прочитала объявление о смерти Нины.
Мне иногда очень хочется узнать его телефон и адрес и встретиться с ним, но не решаюсь. Вряд ли он вспомнит меня и узнает, да и зачем ему это? Он старик, а я тем более. Он кем-то стал, а я да что говорить. Я не стала профессором, как Витя Панков и Вася Кулешов, и даже доцентом, как Лида Кузнецова (она читала лекции по истории русского языка в Заочном институте, где я училась в 196163 годах, сдавала ей экзамен!) или Ляля Василенко. Не стала начальником музея Советской Армии, как Коля Немиров, генерал в отставке (он мне «по блату» прислал на сбор дружины шесть знамен из музея со знаменосцами вот был эффект!). Не стала литературоведом и критиком, как Лёня Кондратович и даже преподавателем в Университете им. Патриса Лумумбы, как Геля Пшонская. Профессия моя непрестижная, а мои «строчки» не накопили мне и рубля. У меня нет «связей», «знакомств» словом, никто из моих сокурсников в своих мемуарах меня никак не вспомнит так, как я их сейчас вспоминаю.
Мне иногда очень хочется узнать его телефон и адрес и встретиться с ним, но не решаюсь. Вряд ли он вспомнит меня и узнает, да и зачем ему это? Он старик, а я тем более. Он кем-то стал, а я да что говорить. Я не стала профессором, как Витя Панков и Вася Кулешов, и даже доцентом, как Лида Кузнецова (она читала лекции по истории русского языка в Заочном институте, где я училась в 196163 годах, сдавала ей экзамен!) или Ляля Василенко. Не стала начальником музея Советской Армии, как Коля Немиров, генерал в отставке (он мне «по блату» прислал на сбор дружины шесть знамен из музея со знаменосцами вот был эффект!). Не стала литературоведом и критиком, как Лёня Кондратович и даже преподавателем в Университете им. Патриса Лумумбы, как Геля Пшонская. Профессия моя непрестижная, а мои «строчки» не накопили мне и рубля. У меня нет «связей», «знакомств» словом, никто из моих сокурсников в своих мемуарах меня никак не вспомнит так, как я их сейчас вспоминаю.
Ещё о друзьях
18.2.83
Ездила в Боровск, купила для Бимки 3 кило рыбы, хлеб и т. п. Уплатила за электричество пока стоимость не повысилась, хотя слухи были. Здорово устала от дорожки в Тимашёво: идёшь, как по желобу шириной в ступню или как по бревну. После того, как поела и разнесла газеты, два часа отсыпалась и пришла в себя только после таблетки анальгина. Зато сейчас двенадцатый час ночи, спать не хочу. Дочитала очередной том Куприна с блаженством! Два рассказа прочитала Гане.
Мария Андреевна Гаевская, учительница русского языка и литературы. Настоящими друзьями мы не стали по большой разнице в возрасте двадцать пять лет. Ко времени нашего знакомства (1943 год) она успела потерять мужа и сына. Жила она одна напротив Академии имени Фрунзе.
Она вместе со мной писала все четвертные планы, и даже тексты диктантов мы составляли вместе. Характер у нее был тяжёлый: она была мнительная, самолюбивая, такая она и сейчас, а ей уже 88. Методика у нас была разная, но обе были преданы школе и добросовестны. Это она научила меня проверять все до одной ребячьи работы, готовить утренники и пр. Но однажды мы поспорили не помню уж из-за чего (и она не помнила) и целый год не разговаривали, хотя сидели буквально рядом на методических объединениях и семинарах.
Когда мы гуляли на Зубовской Первого Мая и на Октябрь, то всегда заходили к ней пить чай. Она знала Витю, Леню, Максима с рождения, а также помнит Аню, Сашу и Бореньку.
Когда я жила в Москве, то часто у неё бывала, ездила с ней за покупками (у нее больные ноги), в диспансер и т. п. Её дом снесли, переселили сначала в Ясенево, потом она обменяла квартиру на комнату на улице Кравченко. Каждый приезд в Москву я у неё бываю. Она очень одинокая и несчастная. Новых знакомств с соседками не заводит. Когда я у неё бываю, она рассказывает мне о своей жизни (очень интересно!), читает наизусть стихи Евтушенко (!), спорим о политике, но в результате ссоримся, и сейчас я уже не спорю. Она стала ещё более гордой, чем раньше, боится, что её будут жалеть, а она этого терпеть не может.