«Таврию», уже без двигателя, обменяли на деревенский дом умершей матери. Каждый раз под Новый год Иванов обещал жене, что свозит ее в Крым. И оттого ежегодно с января по май Маруся рассказывала друзьям и знакомым о предстоящей поездке, а с сентября по декабрь жаловалась на неожиданно сломавшуюся машину, которую муж чинил весь отпуск. Словом, годы шли, но ни Крым к Ивановым, ни они к Крыму так и не приближались.
Детей у Ивановых не было. Сначала думали немного подождать, потом было как-то «не до того», а после обретения собственной конуры на пятом этаже оказалось и вовсе поздно. И когда однажды Маруся заикнулась было на эту тему, прапорщик остался тверд, как и подобает настоящему военному.
Долбобов плодить нечего! хотя и не подняв указующего перста, однако все же в высшей степени назидательно ответил он жене, напряженно глядя в зеркало, откуда ему радостно улыбалась холеная харя кадрового недоофицера. Маруся вздохнула, но возражать не стала. Более вопрос продолжения рода не поднимался. Короче, завещать им было некому, да и нечего.
Жили Ивановы скромно и относительно честно, если не считать ворованного электричества. Оба получали пенсию, а Иванов еще и подрабатывал электриком на той самой подстанции, которая поддерживала для них подобие признаков жизни. Целыми днями прапорщик носился по территории, собирал всякий хлам и по воскресеньям отвозил в город на барахолку. Так что с каждым годом хлама в округе оставалось все меньше, правда, и таскать его Иванову становилось все труднее.
Однако же, вернемся к нашему герою, тем паче за окном уже пробивался рассвет, и радиоточка начинала откашливаться после ночной спячки. Вслед за треском и свистом из нее послышался бодрый голос диктора:
В эфире «Радио-ностальгия». Слушайте сигналы точного времени.
С каждым сигналом света в окне становилось все больше, а на шестой «пикалке» из-за горизонта выплыло солнце. Оно заглянуло в окно, точно пытаясь разбудить заспавшихся хозяев, но, не найдя никого, весело скользнуло вверх, чтобы сообщить остальному окрестному миру о начале нового дня.
Вы слушали сигналы точного времени.
Из кухни выплыла дородная Маруся и принялась убираться в комнате.
А теперь наша реклама, не унимался диктор, Всех, кто что-либо знает об ограблении нотариальной конторы «Кац, Кац и Кац» 8 декабря 1991 года, просим позвонить в детективное бюро «Наше дело» за вознаграждение, контактный телефон 102.
«За вознаграждение» скептически повторила Маруся, Врут, как всегда! убежденно заявила она вслух самой себе. Хотя и без того твердо знала, что в наше время верить никому нельзя, даже радиоточке. Потому-то лично сама она и верила только телевизору. В отличие от ее Иванова, доверявшего исключительно собственному ватнику. На том и жили.
Тяжело вздохнув, Маруся поправила бретельку и приоткрыла дверь в спальную комнату:
Тяжело вздохнув, Маруся поправила бретельку и приоткрыла дверь в спальную комнату:
Иванов пора вставать!
За дверью что-то заворочалось, скрипнуло и зашелестело газетой. Из щели потянуло осадком от вчерашнего застолья.
Теплая куртка из шести букв. Вторая А похоже, супруг вставать не собирался. Сказывалось, видать, пристрастие к разгадыванию по утрам натощак кроссвордов из старых газет.
Ватник, Иванов! ответила Маруся и подняла глаза на стену, где и вправду висела старая ватная куртка, которую Иванов надевал по любому поводу и в любое время года. Неказистая одежка вызывала у Маруси отвращение и брезгливость, но убрать ее в прихожую она не решалась.
Подходит! донеслось из спальни.
Что-что, а ватник тебе точно подходит. Вставай, лежебока! Кто рано встает тому Бог дает!
Бог не гимназистка, он дает всем и понемногу, а мне нужно одному и сразу, хохотнул из-за двери Иванов, Вот даст миллион тогда и встану!
Размечтался вздохнула Маруся. В дурные деньги, падающие людям на голову, она не верила, но как их сшибить в такое тяжелое время, тоже не знала.
Она еще раз поправила непослушную бретельку и добавила философски:
Нужно быть реалистом. Как я, например. Был бы у меня миллион, я бы в Крыму открыла дом творчества. Чтобы туда поэты приезжали, скульпторы всякие
Ой, Маруся Ну и примитивная же ты! Поэты, скульпторы Никчемные людишки! Нет в тебе, Маруся, настоящей мечты Как у меня, скажем.
Скажем-скажем Ну, скажи, если такой умный.
Помнишь, как мы раньше жили? голос мужа стал тверже, увереннее, Все было. У всех одинаково. Не жизнь, а праздник! На работу встаешь праздник, с работы возвращаешься праздник
Праздник
Маруся погружалась в воспоминания
Жакет, бывало, наденешь, тот, праздничный, польский, и на выставку в музей Художников смотреть
И тут, наконец-то, из-за двери выглянула небритая физиономия Иванова, на которой отчетливо читалось не только воинское звание «Прапорщик», но и выслуга лет в том же звании:
Дура ты, Маруся!
Чего дура, ты сам говорил, что тебе нравится
Кто нравится?
Врубель, например
Вот, из-за таких, как ты, мы страну и потеряли
Каких таких?
С ВрубелЯми в голове Советский Союз восстанавливать надо, Маруся. Чтобы у всех все было: и зарплата, и работа, и пенсия