А потом пришел звук. Безобидный, как в детстве на даче возле аэропорта. А потом небо превратилось в камень и обрушилось на голову. Конкретно.
Дальше была глухая ватная темнота.
Глава вторая. Очевидное невероятное
Сознание возвращалось постепенно. Он еще ничего не видел вокруг себя, но чувствовал, что лежит на чем-то гораздо более мягком, чем прокаленная солнцем земля Пальмиры. И тишина вокруг была полная.
«Завалило, отрешенно подумал Пётр. Завалило наглухо и контузило, ясное дело. Хорошо, если догадаются пошарить под развалинами»
Голова у него все-таки побаливала, теперь он это ощущал. Терпимо, но побаливала. Он попробовал пошевелить руками и обнаружил, что делает это совершенно свободно. Уже хорошо. Попытался дотянуться до верхней плиты рука ушла в пустоту. Это уже становилось интересным.
Глаза привыкли к темноте и он стал кое-что различать. Например, неяркий огонек на расстоянии от него. Определить природу этого явления Пётр не смог, и на всякий случай полежал еще немного с закрытыми глазами. Потом предпринял попытку ощупать себя на предмет возможных повреждений, и чуть не завопил от страха.
Мало того, что он был по плечи прикрыт мягким и теплым одеялом, так под ним уверенно прощупывались контуры фигуры ребенка. Не грудного, слава Богу, но уж точно не мужчины в расцвете сил.
Мало того, что он был по плечи прикрыт мягким и теплым одеялом, так под ним уверенно прощупывались контуры фигуры ребенка. Не грудного, слава Богу, но уж точно не мужчины в расцвете сил.
«Последствия контузии, успокоительно подумал Пётр. А одеяло так это я в медсанчасти лежу. Раскопали, стало быть».
Он снова открыл глаза. Возможно, раскопали. Но находился он точно не в медсанбате. Скорее в больнице типа санаторий. Хотя что-то он не слышал о таких больницах-санаториях, где наволочки подушек были бы обшиты кружевами.
«Глюки, обнадежил себя Пётр. Стопудово нормальные глюки после контузии».
В помещении стало как-то светлее, и Пётр заметил, что слабый свет просачивается через что-то, прикрытое тканью. Не дневной свет, скорее рассветный. Значит, скоро утро. А утро вечера правильно, мудрёнее.
Через какое-то время обнаружилось, что Пётр лежит на широченной кровати с какими-то столбиками по углам и шатром сверху, что под ним очень мягкий матрас (а может, и не один) и что огонек в дальнем углу это лампада перед какой-то иконой.
«Цветной, широкоформатный глюк в формате блюрей, утвердился в своих догадках Пётр. И вижу я его либо под землей, поскольку меня еще не нашли, либо на поверхности земли, поскольку меня откопали и поместили Вот только куда поместили? А-а-а, меня наверняка оперировали! Это наркоз отходит. Ну и пусть себе отходит, а я пока еще посплю. Голова-то болит».
Сказано сделано. Пётр устроился поуютнее на боку, подумал и вообще свернулся калачиком и сладко заснул. Что бы там ни было, боевики пленным наркоз не вводят, у них другая анестезия ножом по горлу или пулю между глаз. Так что можно расслабиться и в кой веки раз выспаться. Благо, тишина абсолютная.
Следующий раз он проснулся от странного звука: было полное ощущение, что где-то звонят колокола. В комнате прибавилось света, и Пётр разглядел вычурную белую мебель, ковер на полу и прочие прибамбасы. Оставалось выяснить, что за окном, которое уже явственно обозначилось за занавесками.
Он откинул одеяло, спустил ноги с кровати и обомлел. Взору его представились две худенькие и не слишком чистые конечности мальчишки, но уж никак не ноги сорок шестого размера лейтенанта Петра Романова. И руки были детские с обкусанными ногтями, узкими ладошками и полным отсутствием мускулатуры.
Остальное, как говорится, соответствовало. Пётр с опаской заглянул под надетую на него ночную сорочку (разумеется, с кружевами) и с некоторым облегчением убедился, что его мужское достоинство, по крайней мере, не пострадало. То есть не слишком пострадало: по сравнению со всем остальным было достаточно развитым.
«Мамочки мои! мысленно взвыл Пётр Это в кого же меня превратили? И кто я такой теперь?»
Он пересек комнату и раздернул тяжелые занавески на окне. Снаружи почти под окном текла какая-то речка и пышно зеленели деревья на другом ее берегу. И что?
Он дернул за ручку окна, но она не поддалась. Присмотревшись, Пётр обнаружил, что окно законопачено по-зимнему, отчего в комнате было, мягко говоря, душно. И жарко. К тому же Петру не нравился собственный запах: похоже, прошлый раз он мылся пару месяцев тому назад. Или пару лет.
Часы прозвонили внезапно: Пётр даже вздрогнул от неожиданности. Оказывается, они стояли напротив кровати на какой-то затейливой подставке. Шесть часов замечательно, потому что довольно скоро должен кто-нибудь появиться. Или теплилась надежда, что дверь распахнется и в комнату ввалятся его приятели по службе с гоготом:
Классно мы тебя разыграли?
Правда, надежду эту на корню убивал, во-первых, внешний вид самого Петра, а, во-вторых, вид из окна. В Сирии таких пейзажей не бывает по определению, а в Россию его вряд ли поволокли, хоть раненым, хоть контуженным и уж тем более мертвым. Поскольку Пётр начал задумываться над тем, жив ли он вообще на привычном свете. Может быть, он уже на ТОМ? Точнее, его душа переселилась в полном соответствии с известной теорией.