Разве что Гера, вспомнил он супругу старшего брата.
Нет, отступила на пару шагов явно смятенная Ракиль, я не Гера, я Афродита.
Ага, никак не мог выйти из образа верховного бога Ной, значит, где-то рядом бродит и Гефест?
Пусть бродит, совершенно равнодушно махнула рукой Ракиль, хотя я его здесь пока не видела. Пытала деревенского кузнеца но нет, это не он.
Ной вспомнил этого кузнеца огромного, чернолицего и заросшего волосом так, что сквозь них едва блестели маленькие злые глазки, и содрогнулся, представив красавицу в объятиях этого чудовища.
А в моих? сладко заныло в душе.
Видимо, что-то промелькнуло и на лице парнишки, потому что Ракиль хитро улыбнулась ему и, схватив за руку, потащила в пещеру, где знал парень море намыло удивительно чистый мелкий белый песок. Ной не сопротивлялся; если он мог только догадываться, и мечтать в сладком ужасе о неизбежном, к чему вела его Ракиль, то Посейдон точно знал Афродиту уже не остановить; она не успокоится, пока не измерит его тридцать сантиметров всем, чем только можно.
Наконец они остановились посреди пещеры. Афродита медленно, совершенно не прибегая к помощи рук, стряхнула с плеч верхнюю часть своего одеяния, и перед потрясенным парнем выросли два холма такой удивительной красоты, что руки сами потянулись к ним. А Посейдон, ухмыльнувшись в душе, еще и анекдот вспомнил:
Вчера со мной подралась грудастая женщина. Мы зашли в лифт, и я засмотрелся на ее прелести. Она спросила: «Может, наконец, нажмете?». И тут что-то пошло не так
У Ноя все пошло так. Никакого лифта здесь не было, но он все равно нажал обеими ладонями, в которых едва поместились «прелести» Афродиты, и она протяжно застонала, обмякая всем телом. А на песке уже была расстелена нижняя часть ее одеяния широкая настолько, что на теплом даже в пещере ложе не поместились только ноги Ноя. Потом он опирался в мягкое песчаное ложе пятками; затем встал на колени, рыча, словно зверь В общем, многоопытный Посейдон взял руководство в свои руки, ну, и другие части тела разной длины. Он остановился, только когда в вечерних сумерках перестал различать загорелое женское тело, и когда Ной в смятении воскликнул: «Стадо! Овцы отец свернет мне шею, если хоть одна из них пропадет!».
Этот крик души тоже не прошел мимо внимания Афродиты. Она потянулась всем телом, заставив парня забыть обо всем на свете, кроме нее, и счастливо засмеялась:
Ну, давай, вспоминай, какой анекдот будешь рассказывать моему мужу?
Посейдон засмеялся следом, загоняя поглубже в душу тоску и страхи Ноя перед неизбежной карой.
Может, подойдет такой:
Я вынужден вас огорчить, но ваша дочь вчера напилась в клубе.
Врешь! Она вчера в рот ничего не брала!
Э-э-э кажется, я вас огорчу еще раз
А почему только один раз? богиня одним ловким текучим движением оседлала Посейдона, помнишь, как Лешка пел нам: «Эх, раз! Да еще раз! Да еще много, много раз!»
В-общем, домой Ной-Посейдон пришел уже под утро. Родители не спали, но их блестевшие в огнях светильника глаза не метали громы и молнии; они горели от возбуждения совсем не по причине первой в жизни ночной отлучки сына. Ной только успел заикнуться о стаде, и тут же вздохнул успокоено, когда отец совершенно равнодушно махнул рукой:
Дома все овцы, не переживай. Сами пришли.
Парень терялся в загадках, а родители лишь торжественно молчали. И в его душу невольно начала заползать тревога. Он ждал упреков; быть может, побоев. А попал в атмосферу какого-то грядущего торжества. И, как представилось ему, событие это явно было связано с ним, с Ноем.
Он непроизвольно вспомнил Ракиль; потом о себе громким урчанием напомнил пустой желудок, и вместе все это причудливым образом трансформировалось в анекдот:
Да, пирожки у хозяйки не очень
Зато булки что надо!
Дома все овцы, не переживай. Сами пришли.
Парень терялся в загадках, а родители лишь торжественно молчали. И в его душу невольно начала заползать тревога. Он ждал упреков; быть может, побоев. А попал в атмосферу какого-то грядущего торжества. И, как представилось ему, событие это явно было связано с ним, с Ноем.
Он непроизвольно вспомнил Ракиль; потом о себе громким урчанием напомнил пустой желудок, и вместе все это причудливым образом трансформировалось в анекдот:
Да, пирожки у хозяйки не очень
Зато булки что надо!
Ой, сыночек, всплеснула ладошками мать, да ты же совсем голодный! Всю ночь не ел, не спал все овец искал.
Ной едва не прыснул, вспомнив, какую «овцу» он нашел вчера. Хорошо, что раньше свое слово сказал отец. Торжественно словно на главном празднике года он произнес:
Ничего, сегодня наестся до отвала; сегодня все наедятся, на празднике. Надо бы и нам пару овечек заколоть.
Посейдон не выдержал:
Да скажите, наконец, что случилось? Что за праздник объявился такой, что ты готов пожертвовать сразу двумя овцами?
Надо сказать, что отец юного Ноя был человеком прижимистым; стадо свое растил медленно, но неуклонно. И даже на главный праздник года обычно жертвовал единственную овцу, как правило не самую жирную.
Праздник, сын! Сегодня в деревню прибудет Святитель!