К вечеру нудный, мелкий дождик утихает, тяжёлые тучи отрываются от горизонта с западной стороны, открыв сияющую полосу ослепительно голубого неба, подобного прозрачному сапфиру. Просиявшее Солнце касается уже горизонта, на промытом небе показывается ясная Луна во второй четверти, с чётко различимой фигуркой Каина на поверхности. Тающее Солнце растекается золотисто розовой зарёй в дрожащей дымке над горизонтом, растаяв, оставляет желтеющую полосу, охватившую половину горизонта под небом, темнеющим от сапфирового до тёмно синего. Чуть выше этой полоски ярко вспыхивает Венера вечерняя звезда. Возле Луны просматриваются три разноцветных огонька, вытянувшиеся в линию ярко-белый, красный и бледно-зелёный, разгорающиеся всё ярче.
«Если бы мы сейчас находились в Южном полушарии» говорит Пётр Якову: «Мы бы увидели в этом положении, на Юге, созвездие Южный Крест. Четыре звёзды и все разного цвета, замечательное зрелище, почти как это. Говорят, там есть страны, подобные Раю Земному, люди там ходят голые, как Адам и Ева до грехопадения.
«Везде хорошо, где нас нет» резонно замечает Яков: «Мы не видим Южный Крест, они Колесницу нашу. И Солнце ходит там по небу в другую сторону. Вот, скажем, у нас восток по левую руку, а у них по правую, чтобы сориентироваться, голову свернуть придётся.
«Да кому же там ориентироваться?» смеётся Пётр: «Дикарям на пирогах? Они там по-своему ориентируются, мы им не указ».
На небе высыпают крупные звёзды, над горизонтом, в дымке ночного воздуха разливается Млечный Путь, переливающийся волнами. Возница сворачивает к воротам высокого забора, за которым заливаются хриплым лаем здоровенные псы.
Ворота распахиваются, оттуда выходит старик без шапки, с всклокоченной седой головой, с длинной, седой же бородой, смугло-желтым лицом; овчинный тулуп накинут на плечи, обнажая полуоткрытую грудь, ноги в стоптанных валенках твёрдо стоят на почерневшем льду дороги. В руках он держит фонарь «летучая мышь».
«Кто и откуда в такой поздний час?» сердитым хриплым голосом кричит старик: «Зачем ко мне? Я никого не жду, не время, не сезон».
Яков спрыгнув с саней, подходит к старику, недоверчиво глядящему на генерала. Вытащив из-за пазухи свёрнутую с трубку бумагу, он показывает её старику; тот, поднеся фонарь и бумагу к глазам, начинает изучать её, яснея лицом.
«Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство» отчётливо говорит он, выпрямляя спину перед генералом: «Что прикажете?»
«Ладно, ладно тебе, Михал Иваныч» смеётся тот: «Зови, отец, меня по-простому, Яковом. Ты лучше посмотри, кого я тебе привёз!» он показывает, обернувшись, на стоящего сзади Петра.
Старик, вскинув голову, оглядывает высоченного гостя. Глаза его изумленно расширяются, рот раскрывается, он падает на колени и бросается в ноги Петру. Тот, от неожиданности сам упав на колени, нагибается к нему, охватив старика за плечи, пытается поднять того. Старик поднимает лицо, из глаз его катятся слёзы.
«Пётр Алексеич, Батюшка!» голосит он: «Радость-то какая, уж и не чаял увидеть да Господь сам дал, слава Создателю. Не прикажи казнить, Батюшка, отслужу тебе всё сполна».
«Михаил Иванович встань, неудобно» волнуясь, говорит Пётр: «Сам-то как узнал, кто я?»
«Как не узнать, Батюшка» глядя снизу вверх, умиленно голосит старик: «И ростом, и лицом, и глазами Пётр Алексеич, Богом клянусь. Уж и не чаял увидеть, слава Христу» он оборачивается и кричит стоящему недалеко мужичонке: «Васька, бегом на кухню ужин дорогим гостям, скажи Параше, постели готовить, Кузьма пусть баню топит, да пожарче и подольше, к утру» и сам, резко повернувшись, торопливо идёт в дом, крича распоряжения, маша гостям рукой, приглашая следовать за собой.
Горячий летний зной колышется в южном летнем воздухе. Тёплое море качает лёгкую лодку, слегка бросая её вверх и вниз. Свежий ветерок обдувает разгоряченное лицо. Чей-то голос повторяет: «Богатство, богатство»
«Банька готова, Вашство» расталкивает Петра Яков. Пётр, оторвав голову от подушки, оглядывается осоловевшим взглядом. В комнате темно, «Летучая мышь» в руках Якова, качаясь, отбрасывает тени по углам.
«Рано ещё, Яков» недовольно бормочет сонным голосом Пётр: «Неужели нельзя попозже?»
«А и нельзя, Батюшка» показывается из за спины Якова старик: «Выстудит баньку-то. Да и отоспитесь ещё, спешить вам некуда».
«Как некуда?» просыпаясь, говорит Пётр: «Торопимся мы, некогда» и вопросительно смотрит на Якова; тот стоит с невозмутимым видом.
«Поспешай, не торопясь, поспешишь, людей насмешишь» ласково смеётся старик: «А спешить и вправду некуда. Санного пути дальше нет, лёд ломается, реки вскрываются, по земле и вовсе месяц никуда не проедешь распутица, да тут ещё и болота кругом. Путь-дорожка здесь одна река-кормилица. Лёд через недельку вскроется, там ледоход ещё недельку, а там и навигация, добро пожаловать в путь. Так, что не обессудь, Батюшка, мой дом твой дом. А помыться обязательно надо Благовещенье Пресвятой Богородицы нынче».
«С трудом поднявшись, Пётр, спотыкаясь, плетётся за Яковом. Старик смотрит на него с улыбкой.
«Экий он у тебя квёлый, Яков» обращается он к генералу: «Взбодрить бы надо, опоясать, как следует, да спину попрямить. Знаешь норму-то?»