Невыразимый ужас наполнил сердце юноши. Ему вспомнились рассказы о разбойниках, которые нападают по ночами на путешественников, и о всевозможных несчастных случаях. Окружающая тишина, как кошмар, давила его мозг. Ведь входные двери открыты, не правда ли? спросил он наконец. Надо, чтоб отец мог попасть домой, когда вернется.
Никто не стучался, молодой барин, я бы услыхала во всяком случае.
Антон чувствовал себя, как парализованный. Можно мне побыть в харчевне? спросил он упавшим голосом.
Конечно, сколько угодно, только не снимай засовов и не стучи железными запорами, а то с улицы могут заметить.
И тогда нагрянут?
Понятно. От этого народа только запоры и спасают. Садись вот там, в угол, прибавил он, я принесу тебе чего-нибудь согреться, мой мальчик. Не вешай голову; не надо сразу уж считать все потерянным. Может быть, старик сидит себе со своим родственником и судит да рядит о том, да о другом.
Антон печально покачал головой. Не может быть, господин Романн. Отец никогда, по доброй воле, не заставил бы меня переживать такую тревогу.
Хозяин вздохнул. Ну, мне надо все-таки соснуть часок-другой, объявил он. Без этого нельзя. Так ты ни под каким видом не откроешь двери, юноша?
Только, если постучится отец.
Да, да, конечно.
А сам про себя добрый человек подумал: «этого не скоро дождемся». Но во всяком случае он не произнес этих безотрадных слов и вышел, оставив нашего юного друга в неописуемом состоянии духа.
Отец его умер, он это знал наверное, убит на улице; Что же будет дальше? Куда идти, чтоб узнать все подробности?
И потрясенный до глубины души, он заплакал, как ребенок.
Глава II
Отчаяние сына. Во дворце лорда. Ужасное открытие. Оскорбленная гордость и стойкость честного убеждения. Обманутые надежды. Голландец. Мнимое счастье. В мастерской фальшивых монетчиков.
Часы проходили за часами. Забрезжило раннее утро, окутанное серым покрывалом тумана, и, вместе с ним, начал оживать смутный шум возобновлявшейся человеческой деятельности. Загнанная кляча уборщика улиц протащила мимо дома телегу; за которой шагал тряпичник, тыкая палкой с железным наконечником в водосточные трубы, а при случае употребляя ее и как орудие в побоищах со своими ближними. Проехала тележка крестьянина, который вез в город молоко на продажу; прошел булочник, а немного погодя продавец овощей. Пробило шесть часов; Лондон проснулся, улицы наполнялись народом, и, приостановившаяся на некоторое время, жизнь вчерашнего дня снова возобновила свое неустанное движение вперед.
Хозяин вернулся в харчевню и увидал, что юноша продолжал неподвижно сидеть на месте. Стакан с вином оставался нетронутым, и Антон и теперь не видал ничего, а только продолжал прислушиваться, не постучат-ли у двери, не вернулся-ли отец хоть теперь, когда миновала уже ночь. Так просидел он все эти часы, весь поглощенный одной мыслью: вернется-ли отец. В ребяческой наивности он приравнивал условия жизни большего города к условиям своей деревни в Голштинии и думал, что в случае какого-нибудь несчастья или совершенного преступления, соберутся люди, начнут об этом разговаривать и выскажут словами всеобщее негодование.
Бедный Антон! Скоро пришлось ему расстаться с этими детскими взглядами.
Господин Романн, хозяин харчевни, сказал, покачивая головой:
Слушай, юноша. Ведь так дела оставлять нельзя. Как ты думаешь?
Антон поднял глаза. Что вы хотите сказать, господин Романн? спросил он вполголоса.
Гм! По-моему, тебе надо бы сходить к твоему родственнику. Дворец Кроуфорда укажет тебе всякий ребенок.
Я и сам знаю, но как же могу я уйти отсюда? Вдруг в это время вернется отец?
Ну, так и слава Богу, чего же лучше?
Антон с усилием поднял отяжелевшие веки; взгляд его выражал смертельный ужас. А как вы думаете по правде, увижу ли я отца, господин Романн?
Гм! Кто же может это знать! Одному Богу известно, мой добрый юноша. О таких вещах трудно иметь какое-нибудь мнение.
Антон встал, он с трудом держался на ногах. Я пойду туда, господин Романн. Только вы должны мне дать слово: если отец вернется, не пускайте его никуда без меня. Скажите ему, что я
Но слова остановились у него в горле, он молча смотрел остановившимся взглядом, и даже хозяин с трудом сохранял свое привычное самообладание перед силой этого отчаяния.
Хорошо, сказал он после некоторого молчания. Если он придет, я задержу его, даже если бы пришлось употребить силу. Ну, дружок, садись пока вот здесь, жена принесет тебе сейчас горячего кофе.
Но Антон отрицательно покачал головой. Я не могу есть. Нет, нет, благодарю вас, но я не в силах.
Не прибавив ни слова, он ушел к себе на чердак умыться и переменить платье. Тут стояла кровать отца, лежали разные вещи, которые он ежедневно держал в руках. Антону казалось, что сердце его готово разорваться на части.
Он все еще продолжал прислушиваться, хотя дверь внизу была уже открыта, и посетители беспрестанно входили и уходили. С каким мучительным чувством ждал он удара, который ежеминутно мог обрушиться на него и который неизвестность скрывала для него темным облаком.
Не торопился он, собираясь выходить из дома, и даже, выйдя на улицу, все еще медлил, как будто ему было совершенно невозможно добровольно оставить это место, единственное, которое все же составляло для него подобие родного гнезда, и идти в какую-то неведомую даль.